– Бомбистка. – Джомар кое-как обрёл дар речи. – Чем читать подрывные пособия, лучше бы логику учила. Тогда бы ты сообразила: за продажу потенциальному противнику любых планов не дают шестьдесят лет. От двух пожизненных и выше, если не лучевание. Ты на каком курсе тюремного университета?

– Первый год, – гордо выпрямилась Нура. – Всего влепили шесть. Предлагали в колонии, там год за полтора идёт, но я не хочу быть в отрыве от тварищей.

– Тебя ещё учить и учить, – устало молвил Джомар тоном много прожившего и повидавшего старца. – Скажем, искусству меньше трезвонить. Я так понял, ты свой биофак не окончила.

– Успеется. В крайнем случае, здесь доучусь экстерном. Ты хочешь мне внушить, что не имел дела с туанцами?

– Надеюсь, это до тебя само дойдёт. Никогда не стремился перековывать взбалмошных девчонок; педагогика не по мне.

– Я не девчонка, а женщина.

– Поздравляю. Да, кстати, – Джомар нажал клавишу, крышка откинулась, и пружина вытолкнула пластинку, – в тридцать втором я купил у тебя диск Хлипа. Извини, что обещал и не поставил тебе stam-конвертор – обстоятельства мешали. Диск возвращаю, за мной ещё двенадцать бассов.

– Да ладно, будет тебе, – хмыкнула Нурита, приняв носитель. – Если неймётся, внеси их насчёт «Ассоциации жертв Тридцать седьмого». Вряд ли я уговорю тебя пожертвовать их Партии или другим экстремалам… И как диск? не устал слушать столько лет?

– Отнюдь. Есть азбучные истины, которые надо повторять всегда. Жаль, что я поздно это понял.

Я не стал ни звонить матери, ни связываться с Прис. Ни тем более обращаться в газеты или к правозащитникам.

Представьте, как бы это выглядело. Первые два варианта опустим – терзать близких людей я не собирался, – а третий вёл прямиком в Даглас-центр, причём как бы не пешком по трупам. Положим, Норр попал в немилость и уволен с должности, но его братья-безопасники – народ смекалистый и хваткий. Уверен, слежку за матерью и Прис установили тотчас же, как потеряли мой след на «Гулливере», а может, и славного судью Колта под контроль взяли. Но случись мне где-нибудь заявить о себе: «Я Албан Хассе, похищенный Министерством обороны», как свидетели стали бы один за другим стремительно исчезать или отрекаться от того, что видели и слышали. А первым исчез бы я.

Нельзя никому доверять – надо исчезнуть самому.

Как в известном лонгселлере: пришли жёны-мироносицы ко гробу, а там только пелены лежащие и плат, который был на голове.

В общем, и Фома бы не поверил, даже вложив перст мне в подреберье, где штекерный порт.

Я стал почти неузнаваем – иное тело, чужое лицо, даже фамилия присвоена номинационным отделом Баканара. Осталось имя. От него надо было избавиться, иначе смена ипостаси будет неполной, и я не смогу вырваться из прошлого. Мои убийцы казнены, мой работодатель остался с носом; надо оборвать последнюю нить.

Путь окончился в «Римской Фортуне», там же начался новый. Случайно ли? Не мне судить. Но некий смысл в том чувствовался, терять его не стоило. Было убито одиннадцать, а один, нечётный, всё-таки выжил. Лучше бы чётный! Всё чётное имеет завершённый, симметричный вид… как букет на могилу. Опять-таки, чтобы мне стать двенадцатым, кто-то одиннадцатый должен был умереть. Нет, пусть этот парень – или девушка – живёт долго и счастливо, пусть нянчит своих правнуков, а я как-нибудь перебьюсь и со своей хромой судьбой.

Счастье. Трудно назвать счастливым положение, в котором я очутился. Но то, что мне выпала удача – несомненно. Кривая, гнутая, зато моя. Такой она осталась и в дальнейшем, но не изменяла мне. Значит, не зря я выбрал себе имя Фортунат.

Главное – не заходить в места, где скоро начнётся пальба. Это я усвоил твёрдо. Но кривая постоянно заносит меня именно туда! Как начнёшь, так и дальше пойдёт.

С некоторых пор я недолюбливаю звёзды спектрального класса М. Раньше я их замечал постольку, поскольку они служат хорошими ориентирами на небольших дистанциях, особенно если активны в рентгеновском диапазоне. Красных карликов множество, они стабильные и живучие; до пятидесяти миллиардов лет живут, вы представляете?

Когда я начинал летать на «флэше», они означали для меня не больше, чем придорожные камни. Различал их только по атласу. Первая, к которой приблизился, была Литтл Рэд VJ52174. Меня дико удивило, что на её планете, Хамре, существовала какая-то жизнь! Мизерная, выморочная, похожая на влосатые песчинки, но всё-таки… Хотя в школе нам скороговоркой читали о всюдности жизни, трудно поверить в бактерий из сероводородных источников и силикантов, дышащих аммиаком.

Из космоса Литтл Рэд по-своему красива. 3D-фильм о такой звезде, да с гробовым завыванием саундтрэка – подарок для ребят с готическим мышлением. К такому светочу просто обязаны слетаться дохлые мотыльки, души наркоманов и вопли голодных упырей. Не зря красный фонарь – а не синий или, скажем, зелёный – выбрали маркёром тех домов, откуда начинается путь без возврата. Красный диск на чёрном фоне – это вход, портал. Куда? Сами сообразите, не маленькие.

Поразительно вот что – пока в 4551 году до Старой Земли не долетел сигнал беспилотного «Кентавра IAE» (тогда радио не обгоняло свет), некоторым ещё казалось, что Проксима Центавра представляет собой нечто притягательное. Хотя телескопы уже досконально изучили объект, и во всех школьных учебниках астрономии давным-давно стояло: «Красный карлик, температура 2900 К, рентгеновское излучение в 10 раз сильнее солнечного, наибольшая планета – коричневый карлик, бесперспективна». Но люди грезили, стремились: «Ах, ближайшая! Ах, вот бы дотянуться!» Дотянулись. Я видел исторические кадры – спускаемый малыш ревёт с натугой, выволакивая на орбиту драгоценные пробы бурой метано-водородной грязи, а 2,11 g тянут его обратно. Стоило ли надрывать пупок и тратить топливо?

Другие люди верно мыслили, сделав красный цвет предупреждением. Машинам – стоп, «скорую помощь» и пожарных – пропустить! Наверное, это связано с огнём и кровью. Пламя зовёт погреться – и сжигает; кровь кричит: «Резня! Убийство!» – и упоительно манит густым солоноватым теплом. У вампиров губа не дура – знали, какая еда сытней всех.

Если я правильно сопоставляю факты, звёзды класса М объединяют всё это в себе. Жажда упыря, бордель, пыл греха, врата погибели – и водоворот душ, винтом уходящий вниз. Жёлто-белые, золотые и оранжевые звёзды редки; они большие и яркие, перед лицом их человек щурится, закрывает глаза ладонью, надевает тёмные очки. «Моисей закрыл лице свое, потому что боялся воззреть». Ещё бы не бояться; свет – это правда.

Отвернись! позади откроешь другие видения, не столь режущие глаз. «Вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами». Или того приятней: «Я увидел жену, сидящую на звере багряном… жена облачена была в порфиру и багряницу… и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным».

Немудрено, что многие стремятся вспять, в багровую сторону спектра, сразу за которой – инфракрасный жар пламени. Будет жарко.

Или напротив, очень холодно. Красное солнце поманит – и обманет. Вместо весёлого злачного места окажешься в пустыне сухого льда, дымящегося под багряными лучами Литтл Рэд. Кто испугался истинного света и попятился, окажется во власти красных солнц, как в старинной фотолаборатории, где только алое и чёрное. Ты хотел дать отдых глазам, понежиться у огонька, пощекотать брюшко саламандре? Как бы не стать угольком в остывающей груде…

И когда я в обычном коммерческом рейсе провожу своё судно вблизи красного карлика, я порой намеренно навожу внешний визор на диск холодной звезды и говорю себе примерно следующее:

«Смотри, капитан. Вот приманка, одна из миллионов, разбросанных по Галактике. Она не раздражает взгляд, она в меру тёпленькая – не обожжёшься; она светит так мягко, комфортно, что хочется стать её спутником. Так и кажется, что жизнь на орбите вокруг неё – сплошная нега. Вечный кайф и никаких тебе вспышек. Этот неугасимый огарок не станет сверхновой. Полюбуйся, какие тихие миры вращаются вокруг него. Что там? никак, что-то шевельнулось?.. нет, это тень твоего грузовика скользнула по планете. Больше там шевелиться нечему. Там, внизу, порядок и стабильность. Вроде страны, где все угомонились и не выступают. То ли сон, то ли оцепенение, то ли какое другое, похожее на них состояние. Как в сказке, которую тебе пели с детства: «Спи, мальчик, спи! У нас так хорошо, что перемен не будет… никогда… никогда…» А теперь, парень, стряхни одурь – и ходу отсюда! Вперёд, к золотым звёздам, где ещё есть жизнь!»