Это наполняло ученого гордостью за себя.

Никто, вот никто другой не додумался, а он смог! Он сделал! Он сообразил, что нужно, и придумал, как это воплотить. Теперь все проверить – и драконы обречены. Так ведь можно химер и спустить на драконов, и привести их в обиталище этих гадких чешуйчатых тварей…

Надо делать!

Санджар как-то даже не сильно задумывался, почему или зачем. Просто драконы один раз попрали его научную теорию, уронили его авторитет перед принцем и потому достойны казни.

Ах, по этой теории драконы должны были умереть?

И что?

Где драконы, а где – наука? Во имя чистой науки можно все! Предавать, продавать, обрекать на смерть всех этих чешуйчатых тварей… да и людей, пожалуй, тоже.

Что такое человек?

Да ерунда!

Секунда – и нет его, однодневка, бабочка-поденка.

А наука? Знания?

Они вечны и бесконечны. Они великолепны и восхитительны. И ради них можно – все!

Любые жертвы.

Впрочем, себя в качестве этой самой жертвы Санджар не рассматривал, даже наоборот. Если его убьют, кто будет двигать науку? Это будет страшная потеря…

Просто ужасная!

Хорошо еще, есть его высочество Баязет, который готов финансировать науку в лице Санджара. А мораль или аморальность поставленных задач Санджара не волновала.

Мораль?

Он вообще не знал такого слова.

Только наука!

Только знания…

Полет – самое прекрасное, что может быть в мире.

Когда вы с драконом сливаетесь воедино и он рассекает облака, ловя особо наглые белые пуховые комки раскрытой пастью. Когда, дурачась, он падает вниз и взмывает вверх. Когда и смех, и слезы, и счастье, пронизывающее каждую твою клеточку.

Радость и упоение.

Вдохновение и восторг…

Настоящее чудо.

Полет заставляет забыть даже о его цели. А цель-то печальна…

Эс Хавьер летит неподалеку, на Сварте. И я знаю, дракон транслирует Виоле, а та мне, что эс думает о плохом. О том, как его встретят.

О том, что ему скажет дочь.

Своего ребенка эс любит. Жаль только, что это не взаимно. Или взаимно, но… кто ж его знает? Иногда люди и любят друг друга, но не понимают, не слышат, не могут сказать что-то важное… вот не дано – и все.

Как у него с дочерью, я не знала. Но не удивлюсь, если не слишком хорошо.

Хавьер же постоянно пропадал с драконами, девочка оставалась на попечение мамы – и что она слышала?

Не любит, не понимает, изменяет… и это еще не весь список. Наверняка. Поэтому встреча может быть неприятной.

И сам городок Эрдоран мне не понравился.

Вроде бы тихий, мирный, утопает в зелени, тут явно какие-то сады, но что-то царапает.

Или это просто предчувствие?

– Нам тут будут не рады? Виола, ты что думаешь?

– Вот это и думаю. Сварт тоже говорит, нам тут будут не рады.

– Почему?

– Потому что эта Наталия – она копия матери. Не очень умная и скандальная.

– Хм-м-м-м-м…

– Хавьер жаловался Сварту. Сварт запомнил. Люди иногда не запоминают, а вот драконы помнят все. Вообще все…

– Серьезно?

– Конечно. Я помню даже, как я из яйца вылупилась. Кстати, еще один плюс от связи с человеком – вы более легковесные. Нам сложнее…

Я кивнула.

Я примерно понимала. Люди по сравнению с драконами – однодневки. Но легкие, веселые, человек проще воспринимает мир, не так сильно принимает его к сердцу… знай я физику – точно бы сказала что-то про резисторы и транзисторы. Что-то я такое слышала.

Но – не помнила. Так что…

– Виола, поговори, пожалуйста, со Свартом. Хавьер жаловаться не будет, но Сварт же постоянно с ним на связи, как и ты со мной.

– Да.

– Они тоже друг друга чувствуют. Сварт может сказать тебе, ты – мне.

– И ты вмешаешься. Хорошо, я поговорю со Свартом.

Так себе план, честно говоря. Но намного лучше, чем вовсе уж ничего.

Мы приземлились на окраине Эрдорана. Хавьер посмотрел на Сварта, на Виолу, но ящеры решительно замотали головами.

Они просто не собирались оставлять нас с посторонними людьми.

Они готовы не показываться никому на глаза, они готовы залечь вот в этом симпатичном саду, но улетать до завтра?

Нет!

Они должны быть рядом. Ну… хотя бы так, чтобы вот взять и долететь. Минут за пять.

– Каэтана…

Эс Хавьер посмотрел на меня, но и тут понимания не дождался.

– Моя б воля – они бы вообще за оградой легли. Так что пусть.

Ответом мне был тяжкий вздох.

– Ладно. Идем.

В знак траура у Хавьера была пурпурная лента на рукаве. У меня, кстати, тоже. Шапочку я не снимала, капюшон был низко надвинут. Солнышко припекало, и по спине текли противные струйки пота, но лучше так, чем показаться женщиной и нарваться на глупые обвинения.

Да, у нас ничего нет.

И кто в это поверит? Истеричная дурочка, замороченная собственной матерью? Да еще в такой ситуации, считай, у гроба этой самой матери? Гроб, кстати, стоял у ограды. То есть катафалк, сам гроб точно в доме.

Нереально.

Лучше я побуду существом неопределенного пола. Юношей. Потому что девушек-драконариев тут не помнят. И помолчу.

Мы с Хавьером так и договорились. Кивки, односложные ответы и вообще – лучше за меня будет говорить он. За нас двоих.

Домик Наталии мне тоже не понравился.

Он красивый, беленый, он ухоженный, но – слишком. Ни трещинки, ни вмятинки, грядочки по линеечке выстроены, сорняки пинцетом прополоты, все металлическое начищено, все пылинки не то что выметены – их с лупой выловили и выкинули.

Жуть жуткая.

Это дом беременной женщины?

Это дом женщины, у которой умерла мать?

Это дом человека, который всю жизнь будет стремиться к идеалу. Перфекциониста. Более того, перфекциониста, который загонит всех в попытках достичь совершенства. Я таких знаю.

Люди либо могут здраво оценивать свои силы, либо не могут. В первом случае человек мечтает о совершенстве, но понимает – сил нет, здоровье не железное, нервы не чугунные. Вздохнет, да и придумает, как лучше извернуться.

Во втором случае человек начинает изводить и себя и других.

Пытается проглотить больше, чем может откусить, а потом начинается: ах, я ради вас все тут делаю, а вы не цените! Ах, я свое здоровье подорвала, а вы неблагодарные…

Это я видела. Только вот намекнуть подруге, что НЕ НУЖНА ее мужу идеально вылизанная квартира, у меня не получалось. И она каждый выходной ползала с тряпкой, пока сама не стала на нее похожа. А муж – муж в это время ходил налево. И идеально приготовленная еда, кстати, ему не была нужна. Каюсь, у меня иногда что-то не получалось. Но я пожимала плечами, и мы с Димкой это ели. И даже придумывали, как спасти блюдо.

А Лелька, так звали подругу, бежала, все выливала в помойку и потом долго рыдала. У нее ведь не получилось идеально!

А тут вот… получилось?

Или нет?

Мужчину, который открыл нам калитку, Хавьер явно знал.

– Тадео? Как ваши дела?

– Ох, эс Хавьер… очень плохо. Натали страдает.

И в чем это выражается? В усиленной прополке грядок?

– Она почти ничего не ест, ни на кого не смотрит, не разговаривает, горюет о матери. Может, вы сможете ее утешить?

Я бы сильно не обольщалась, но Хавьер пожал зятю руку и шагнул во двор. А там и в дом, где на кушетке в гостиной лежала молодая и симпатичная женщина.

Внешне – копия эссы Магали. Только моложе лет на двадцать. А так – те же волосы, глаза, даже истеричные складки у рта те же.

– ТЫ!!!

И чего было так визжать? Если б не капюшон, мне бы этот визг пробил голову насквозь и умчался в пространство. А девица вскочила с кушетки.

– Отец! КАК ТЫ МОГ?!

Истерика атаковала. Вот просто – атаковала. Билась в комнате, накатывала волнами, накрывала, словно цунами.

На эса Хавьера лавиной сыпались обвинения.