В ответ пес рыкнул, подскочил к забору и, подпрыгнув, попытался укусить Алену за ногу. Испуганно взвизгнув, она отдернула ногу и поспешила спрыгнуть с забора наружу. Прислонилась спиной к бревнам и отдышалась. Сзади, за забором слышалось глухое рычание.

«А ведь я могла бы спрыгнуть, — внутренне содрогнулась Алена. — Спастись от Кощея, чтобы потом собака загрызла!»

От пережитого страха ее бил озноб. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, а хозяин все не появлялся.

«Что же мне теперь, в чистом поле ночевать?»

Алена была уже готова заплакать.

«Богатырям хорошо. Живут себе тут, ничего не боятся. Змею так вообще, раздолье — летай, превращайся. А мне как быть? Неужели Добрыня прав, и девица здесь только и может, что сидеть в горнице, вышивать и узнавать новости от мужчин?.. Конечно, хорошо, что богатыри за меня беспокоятся. И Добрыня мне, в общем-то нравится… как брат. Они мне как братья, все трое. Но уж если придется выходить замуж, то не за Добрыню. Вот если бы Змей позвал… Так ведь ему это видать, не надо. Он и в человека-то с неохотой превращается».

От солнечного каравая, висевшего на горизонте, осталась только маленькая краюшка, когда Алена услышала несущуюся издалека песню Микулы.

— По-оле. Русское по-о-оле!..

А через несколько минут его соловая кобылка, завершив последний прыжок богатырского скока, уже сверзилась с неба у самых ворот хутора. Микула, запыленный, усталый и довольный соскочил с лошади, и, вынув ключи, стал греметь ими, пытаясь отомкнуть висящий на воротах амбарный замок.

— Будь здоров, Микула Селянинович, — Алена встала и отвесила поклон пахарю.

— О! А ты откуда здесь, Аленушка? — удивился Микула. — Будь здорова. Проходи. Будешь гостюшкой.

— А меня твоя собака не слопает?

— Нет, коль я ей велю, так будет смирная, — Микула справился с замком и, откинув засов, распахнул ворота на обе створки. Завел кобылу во двор. Собака, увидев Алену, рьяно залаяла на нее, словно стараясь изобличить в попытке проникнуть незаконно во двор.

— Ну ладно, Лютый, ладно. Хватит. Она наша гостья. Не смей ее трогать! — богатырь погрозил псу кулаком. Тот, поджав хвост, обиженно покосился на Алену и замолк. — Воры, всюду воры, Аленушка. Вот, завел себе пса охранного. Уезжаю ведь я ранехонько. Приезжаю с поля позднехонько. Кто-то должен держать двор в сохранности. Ведь не то обидно, ЧТО покрадено. Наживем добра себе сторицей. А обидно то, что ПОКРАДЕНО, что добыто не честно, не праведно. Все воруют, народ бессовестный. Сперли даже суму переметную…

— Да нашлась твоя сумочка, Микула, — засмеялась Алена. — Я для того к тебе и заглянула, чтобы сказать. У нас она лежит, на заставе богатырской.

— Нашлась?! Вот радость-то! Спасибо, Аленушка! — и Микула обнял ее так крепко, что у девушки перехватило дыхание. — Вот и славно. Вот и замечательно! На воров грешил я по напрасному…

Он отпустил Алену, и та, отдышавшись, поспешила предложить:

— Может, сразу на заставу и съездим? Заберешь сумочку. Заодно и меня проводишь.

— И то верно, — Микула решительно махнул рукой. — Поехали!

Пока они мчались на Соловой, в закатных сумерках, к богатырской заставе, Алена вспомнила еще одну былину про Микулу и решилась спросить:

— А ответь мне, Микула Селянинович, не знаком ли ты с Волхом Всеславьевичем?

— Отчего же не знаком, — хмыкнул Микула. — Его еще Вольгой зовут. Вольгой Святославичем. Он по людским понятиям младший брат князя Владимира.

— А теперь он где? Что-то я про него здесь не слышала.

— И не услышишь. Давно уже это было. Как собрал он дружину молодецкую, так и уехал завоевывать царство Индийское. Завоевал, говорят. Теперь правит там, наверное. Но об этом лучше в стольном Киеве знают. А ко мне-то Волх ни послов, ни весточки с тех пор не присылал. Обиделся, наверное, что сошку тогда вытащить не смог.

Тем временем они подъехали к богатырской заставе. Илья с Алешей отворили ворота. Полкан встретил гостей, поскуливая и виляя обгоревшим хвостом. Алена первая соскочила на землю.

— Вот, принимайте гостя. Рассказала я, что нашлась его пропажа.

Следом слез, радостно улыбаясь, Микула. Обнялся с Ильей, с Алешей. Все прошли в горницу.

— Да напился ты, брат, до беспамятства, раз забыл у нас свою котомочку, — похлопал пахаря по плечу Илья Муромец. — Вы ж тогда с Добрыней поспорили, кто кого перепьет. Помнишь?

— Ну… А где, кстати, сам Добрыня?

— А он Алену искать поехал, — ответил, чуть помедлив, Алеша Попович.

— Что ж ее искать? Вот она, со мной приехала, — пожал плечами ничего не понимающий Микула.

— Видно, мы в пути разминулись, — опечалилась Алена.

— Ну да ничего. Алена нашлась. Скоро и Добрыня вернется. Не желаешь ли, гость дорогой, баньку принять? Ты, я вижу, устал с дороги. А потом пожалуй Микула, за стол, — вмешалась в разговор вышедшая к гостю Царевна Лебедь.

Микула отправился париться, Алеша с Ильей засуетились вокруг скатерти-самобранки, споря о том, что именно из спиртного и в каком количестве заказать по поводу обретения сумочки Микулой.

— Так где, все-таки, Добрыня? — тихонько спросила Алена у Лебеди, отведя ее к окошку.

— Не догадываешься? К Бабе Яге помчался. Небось за приворотным зельем. Как ты убежала, так он и стал сам не свой. Ты хоть понимаешь, милочка, что Яга ему может голову сейчас свернуть?

— За что это?

— Да за скатерть-самобранку. Он бы и с утра к Яге поехал, да все не решался. Боится, что помнит она еще.

— Вряд ли Бабушка будет ему это припоминать. Она вон и лошадку мою Черную уже простила. Катайся, говорит, пока.

— Уехала ты на Черной. А приехала без нее, — констатировала Лебедь, и внимательно оглядела Алену. — Может хоть мне расскажешь, что с тобой происходит? Куда сбежала прямо из-за стола? С кем пропадала всю ночь?

— Ой, да к Змею я ездила, извиняться.

— К Змею?! — всполошилась Лебедь. — И что?

— Ничего, — пожала плечами Алена. — Извинилась и назад приехала.

Лебедь внимательно, словно отыскивая признаки какой-то болезни, всмотрелась в Алену.

— Он к тебе приставал?

— Кто, Микула?!

— Ну слава Роду, — с облегчением вздохнула Лебедь. Но потом встрепенулась. — А что же вы тогда всю ночь делали? Со Змеем, я имею в виду!

— Это ты его имел в виду? — у Алены сами собой округлились глаза. — Нет, ничего такого не было.

— Хорошо, — Лебедь облизнула губы. — Я уж испугалась, что он в тебя, не дай Род, влюбился.

— А что, это возможно? — у Алены замерло сердце.

— Еще как возможно. Вот только любовь у него, как пламень, жаркая. Иссушает она. Начинает девица сохнуть, да чахнуть, и в короткий срок в могилу сходит.

— Как пламень жаркая, — чуть слышно вздохнула Алена. Ее отсутствующий взгляд и мечтательная глуповатая улыбка все объясняли без слов.

— Что ж я наделала!.. — ахнула царевна Лебедь, схватившись за голову.

Но тут в горницу вошел распаренный и одетый во все свежее Микула. Богатыри радостно загомонили, и все уселись за праздничный стол.

— Микула, ты меня уважаешь? — спросил Алеша, глянув пахарю прямо в глаза.

— А то! — широко улыбнулся Микула.

— Ну вот скажи тогда мне, скажи: на кой мне хрен подводный дворец из розового мрамора?..

Лебедь устало посмотрела на Алешу, вздохнула, и снова повернулась к Алене. Пир шел уже больше часа. Богатыри пили зелено вино, а для дам заказали самобранке сладкий мед. Алена и Лебедь успели уговорить не по одной чарке.

— Так чем же вы занимались с Горынычем, если не этим?..

— Это какой же ерундой, оказывается, мы с ним занимались, — печально вздохнула Алена. — На остров Буян летали… Кстати, а с князем Гвидоном ты случайно не была знакома?

Лебедь нервно покосилась на Алешу.

— Это было давно, и неправда… А зачем вы туда мотались? Чай не ближний свет.

— Да смерть Кощееву искали. В сундуке, на дубе. А нашли белку, грызущую золотые орешки.