— Ой, Владимир, — нахмурился Илья, — князь ты стольно-киевский. Мне твое прощенье не надобно. Не тебе я служу, а Руси-матушке. Для твоей нужды сражаться со змеями ты ищи себе другого охотника. Твоя воля, держать ли меня в погребе, или отпустить меня на волюшку. Моя воля — служить тебе в полюшке, или вольным козаком разгуливать.

— Ай же ты упрямый деревенщина! — взревел князь и затопал ногами. — Затаил ты на меня злобу коварную?! Растерзать решил мое ты сердце старое?! Не желаешь ты иди на змея лютого, что украл мою милую кровинушку, мою самую любимую племянницу молодую Забаву Путятичну?!..

— Как Забаву?… — ахнул Илья. — Да она ж еще дитя неразумное! Ей играть бы с подругами в куколки! Это что же Змей, скотина, изголяется? Раньше брал в полон заморских разных девушек, а теперь с Руси таскает малых детушек?!

— Так ты, стало быть, согласный, Ильюшенька?! — радостно подскочил к нему Дюк Степанович.

Богатырь мрачно кивнул.

— Он согласен! — возгласил Дюк на весь зал. — Владимир-князь, не гневайся. Мы в поход сегодня же отправимся.

— И то добре, — князь облегченно вздохнул и уселся на стоящее во главе стола резное кресло. — Давайте выпьем чарочку за скорейшее Забавы вызволение!

Зал довольно загудел. Позади столов побежали служки, доливая пьяного меда в кубки гостей. Илья, подойдя вместе с Дюком к столу, с удивлением обнаружил Алену. Радостно обнял ее и погладил по голове.

— Здравствуй, сестрица! Давно ты у нас? Я уж и не чаял увидеться. Эх, сколько раз мы тебя вспоминали… Ну как там на заставе? Ты туда заглядывала?

Алена не успела ответить — Илью уже обступили богатыри, поздравляя его с освобождением и наперебой поднося чарки меда.

На радостях, что гроза миновала, гости налегли на мед и вино. Дюк Степанович, от счастья, что добыл себе Илью в помощники, напился до поросячьего визга, чуть не разбил лицо Чуриле Пленковичу и, в конце концов, усмиренный кулаком Ильи, упал спать под стол, прямо на пролитое пиво и обглоданные кости.

— Эх, соболья шуба с зеленым бархатом, — покачала головой Алена.

— Ничего, — махнул рукой Илья. — У него денег много. Новую справит.

Напившиеся гости шумели, пели и плясали. Под шумок Алена отвела Илью к окошку и стала обстоятельно рассказывать ему о семейных неурядицах Добрыни и Алеши.

— Да, — вздохнул Илья. — Совсем они от рук отбились. Говорил я всегда, что негоже богатырю жениться. Но, раз уж взялся за гуж… Ничего, приедем на заставу, так я им рыло-то начищу, — заверил он Алену. — Тоже мне, взяли моду, жен законных бросать, охальники… Вот только сперва за Забавой съезжу. И с чего это Горыныч так охамел? Ведь это он прилетал, больше некому. Другой бы какой мелкий змей в Киев и носа не сунул. Ведь это Горыныч был, да, Аленушка?

— Горыныч, — улыбнулась Алена.

— Ай-ай-ай. Нехорошо. Зарок свой перед Добрыней, с Русской земли полону не брать, нарушил. И на кого, собака, позарился!.. Забава ведь, добрая душа, шубу дядькину мне дала, чтоб не зябко мне было в княжьем погребе. Пирогами да калачами крупинчатыми кормила меня потихонечку. И эдакую душечку он в горы к себе поволок?! Ну ниче, я ему лапки-то повыверну. Он у меня год будет охать, да вспоминать, как обижать малых детушек!

— Да он и не обижал ее вовсе! — возмутилась Алена. — Это он уволок ее, только чтобы тебя из погреба вызволить!

— Меня? — опешил Илья.

— Тебя, тебя, кого же еще. Змей уволок Забаву, а я тут во всю слухи распускала о том, какой ужасный и непобедимый дракон ее похитил, чтобы кроме тебя никто в поход на него идти не решился.

— Да вы что, совсем что ли сдурели?.. — Илья затравленно оглянулся, не слышит ли их кто, и, увидев, что гостям не до них, облегченно вздохнул. — Что за стыд, моего ради вызволения обижать да красть малых детушек?! Отродясь такого сраму я не видывал! Да за что ж вы меня эдак-то позорите?!

— Да какой же она малый ребенок? — обижено надула губы Алена. — Я, понимаешь, стараюсь, спасаю их тут всех, а в ответ… Да Владимир, коли ты не слышал, уже пообещал этого малого ребенка в жены Дюку Степановичу!

— За какие такие корысти он это пообещал? — недобро прищурился Илья.

— Да за то, что Дюк взялся, с твоей помощью, ее вызволить от Змея Горыныча.

— А, — небрежно махнул рукой Илья, — так это дело поправимое. С Дюком я по-свойски побеседую, так он сам от женитьбы и откажется.

— А ты сам на ней женись, — Алена улыбнулась. — Владимир же пообещал ее освободителю.

— Да на что мне, старому, жениться? Молодую жену взять, чужа корысть, ну а старой жены мне брать не хочется.

Боян тем временем вдохновенно пел:

С рассветом Илья и Алена отправились в княжеские конюшни за конем Ильи. Но главный конюший на вопрос о Чубатом лишь развел руками.

— Лютый зверь, а не конь!.. Мы его отборным сеном, лучшим овсом, пшеницей белоярой кормили. А он даже расседлать себя не дал! Копытами выбил дверь в конюшне и удрал. В один скок перемахнул через княжий забор, в другой — через киевскую стену городскую… Уж прости нас, богатырь, не знаем теперь, где и искать его.

На лице Ильи не отразилось и тени беспокойства. Наоборот, проявилась гордость за Чубатого.

— Ничего-ничего, — похлопал он широкой мозолистой ладонью по плечу конюшего. — Моего коня никто кроме меня еще приручить не смог. А выбитая дверь — это так, ерунда… Вот в Литве я гостил как-то раз, так там Чубатый одному не в меру прыткому конюшему голову разбил.

Конюший, поняв, что его не бить собираются, а утешают, прислонился к стене и облегченно вздохнул. А Илья с Аленой вернулись в пиршественный зал, откуда уже расползались припозднившиеся гости. Муромец разбудил Дюка Степановича, и они «отправились в поход». То есть, посадив мычащего что-то невнятное Дюка на коня, вывезли его с княжьего двора.

— Куда дальше-то? — спросила Илью Алена, после того, как гридни захлопнули за их спинами ворота.

— А пес его знает, — развел руками Илья. Потом, погладив бороду, он хитро улыбнулся и хлопнул холеную Дюкову лошадку по крупу. — Домой. Домой пошла, родимая.

Лошадь фыркнула и двинулась вперед. Шла она неторопливо, чтобы не уронить храпящего в седле Дюка. Попетляв по киевским улочкам, лошадь уткнулась мордой в забор одного из боярских дворов. Втянув носом воздух, она радостно заржала. Проснувшийся и чуть не упавший от этого с седла Дюк Степанович заорал:

— Анфиска!

Ворота немедленно отворились, и толпа слуг заботливо сняла уже снова успевшего задремать Дюка с коня.

Разбитная хитроглазая красавица-ключница Анфиска рассыпалась в благодарностях перед Ильей и Аленой за то, что те не бросили на пиру и проводили до-дома ее хозяина.

— Ты вот что передай ему, когда проспится, — прервал ее Илья. — Завтра пусть едет в Курцево. Там у него имение есть, да?

— Точно так. Есть, — закивала ключница.

— Так вот, пусть едет туда завтра же, и там ждет меня, Илью Муромца. А оттель поедем на войну со Змеем. Понятно?

— Ох, беда пришла, горе горькое! — запричитала Анфиска. — Нашего-то славного барина, Дюка боярского Степаныча, посылает князь на смертушку верну-ю!.. На змею посылает крылату-ю!.. На змею осьмнадцатиглаву-ю!..

— Пошли отсюда, Илья, — заторопилась Алена.

Про себя девушка тоскливо подумала: «Ох, и достанется же мне на орехи от Горыныча. И дня не прошло, а уже слух идет по всему Киеву, что он двенадцати, а то и осьмнадцатиголовый… Ведь ему теперь придется соответствовать…»