— Прошу тебя покинуть мой дом, шифу.

— Фан Синюнь! Ты переходишь все границы приличий!

Шучэн не могла предположить, что сдержанная совершенствующаяся позволит себе повысить голос. Но женщина и вправду вышла из себя! С пола она видела, как сильно у той раскраснелось лицо.

— Шифу, отпусти, наконец, сосну. Я разберусь со своей ученицей сам.

[отпустить сосну: 放松 (fàngsōng) — то есть, расслабиться, отдохнуть]

— Всё еще готов называть её так?

— Да, шифу.

На такое женщина не нашлась, что ответить. Сердито взмахнув рукавами, она развернулась и двинулась в сторону распахнутой двери.

— Ты давно не мальчик, ученик Фан. Но я повторюсь — это ошибка… — донеслось до ушей Шучэн.

Она зевнула и прикрыла веки. Почему хочется спать? Опять какая-то магия заклинателей?

Голоса стихли за порогом.

Получается, мастер ушёл провожать гадюку, а её оставил лежать на полу? В сердце Шучэн, уже остывшем после огненной боли, шевельнулась горькая обида. Кое-как, цепляясь за стену, удалось сесть. Она охватила ноги руками, положила потный лоб на колени и беззвучно заплакала.

Луна вдали

Плывет над облаками,

А в чье она

Опустится окно?

(из цикла Идуншань эр шоу)

Не поднимешься в горы — не узнаешь высоты неба. Ин Сянхуа слышала это много раз, но впервые ей хотелось поспорить с мудрецами из мира смертных.

Стоя на острой вершине одного из пиков Фуню, она с горечью осознавала — самая неудобозримая высота может на самом деле оказаться глубочайшим дном преисподней. До Небесного города всего один шаг бессмертного — нужно пронзить толстую пелену дождевых туч, обратив тело в чистую энергию. Однако этот шаг для неё невозможен!

Данное слово — пролитая вода, которую невозможно вернуть. Она обещала себе и Трём Чистым облегчить земную скорбь Фан Синюня… потому, что в том есть и её вина. Сердце небожителя не выдержало любовной тоски, и он решил запить всё, пережитое ранее, горечью из мира смертных.

Она бы могла ответить взаимностью. Только лгать о таких чувствах невозможно. Ложь станет самым тяжким грехом, выжигающим собственную душу.

Поэтому закрытую дверь и густой суп Ин Сянхуа воспринимала, как справедливое наказание за собственное нежелание любить. Сыпала холодным снегом, получила снежную бурю. Всё справедливо.

[Выражение 吃闭门羹 (chī bì méngēng): «закрой дверь, съешь густой суп» — указывает на твёрдый отказ принять непрошеного гостя]

Чувство вины не позволило ей ругать ученика.

Оно же стало причиной снисходительности к юной дочери гуна Дицю. Деву наполняла тёмная ци. Некая скрытая печать на её теле сдерживала демоническое дыхание, не позволяя сильно вредить людям. Не появись Фан Синюнь так рано, она бы успела определить и сам корень зла, и маскирующее его заклинание. И даже извлекла из чужого тела.

Но поздно кричать о пожаре, когда дом охвачен пламенем. Фан Синюнь упрям от природы. Теперь он жизнь, а может, и саму душу положит за Шучэн, не позволяя причинять боль.

— Вот упрямец… — с досадой бросила Ин Сянхуа, в задумчивости рассматривая открывавшийся с высоты пика вид на Сихэ. — Разве не истинное бессмертие должно стать твоей целью? Так почему же опекаешь эту несносную барышню? Впервые встретил её в поместье Се… но готов бросить вызов наставнице! Ради чего я потратила на твое совершенствование десять земных лет?

Пейзаж безмолвствовал.

С высоты лишенного растительности пика Сихэ открывался, словно на ладони: небольшой, но довольно оживлённый из-за торговли, он служил перевалочным пунктом для зерна, поступающего из Великой долины на юге. И при этом до конца не превращался в город торговцев.

Ин Сянхуа полагала, что сама местность благоприятно влияла на жителей.

Живописная, настраивающая на философские размышления природа заставляла людей хотя бы иногда поднимать глаза на величественные горы Фуню, лиственные леса у их подножия, и любоваться озером близ городских стен, рождающим полноводную реку Лошуй.

Это край философов, поэтов и совершенствующихся, а не обитель приземлённых торговцев, не ведающих, что такое кисть художника.

И хоу Вэнь здесь, как нелепая клякса на идеальном полотне. Из-за его амбиций Фан Синюнь отправился в клан Снежной горы и случайно повстречал там Шучэн.

Ин Сянхуа ощущала невероятную горечь разочарования, едва мысли касались дел семьи Вэнь!

Принимая ученика десять лет назад, она сделала всё, чтобы отсечь земные привязанности: дала знания, надежду на быстрое достижение бессмертия и даже новое имя.

И что теперь? Десятилетние труды обесценены. Ученик ради чужака презирает волю наставницы…

Нарушение естественного течения вещей и самих законов вселенной не позволит ему сделать последний шаг. Забота о Шучэн — непреодолимое препятствие, возникшее на пути совершенствования!

— О, Три Чистых… Почему моя судьба горька, словно полынь?

Отчаяние внутри росло, напоминая суровые пики Фуню, прикрывающие Сихэ с северной стороны.

Ин Сянхуа с досадой ударила себя кулаком в грудь, гася стон разочарования. Самое верное сейчас решение — вернуться в Небесный город, оставив ученика на волю судьбы. Но такая милость ей не положена! Совершенный владыка ожидал новых докладов о семье Се и низших демонах.

Никто не отпускал из мира смертных. И это тоже часть сделанного ранее выбора. Часть её же ошибок.

Присев на прохладные камни, Ин Сянхуа прикрыла веки и выровняла дыхание. Глубокая медитация — единственный чертог, в который ей позволено сбегать.

Не спустишься в бездну — не узнаешь толщи земли.

***

Фан Синюнь остановился, едва переступив порог.

Дочь гуна Дицю сидела на полу там же, где он её оставил и… отчаянно рыдала. Нет! Из угла не доносилось ни единого звука, но плечи Шучэн время от времени вздрагивали, а его духовное чувство «видело» слёзы, безмолвно текущие по раскрасневшимся девичьим щекам.

И он совершенно не знал, что с этим делать.

В семье Вэнь воспитывалось два сына. Его и Юньшена мать давно умерла. А дочерей у хоу так и не родилось. Служанок и тех в поместье почти не наблюдалось: старая няня да несколько помощниц повара. Потому что их семья была семьей одного из командующих государства Ся. Поместье Вэнь — это мир суровых мужчин, ничего не знающих о женских слезах!

Поэтому он по-настоящему растерялся, глядя на жалобно сжавшуюся в комок барышню Ся. Сейчас она напоминала промокшего голодного котёнка, впервые оказавшегося в доме и не знающего, как пожаловаться на ту безрадостную жизнь, что осталась за порогом.

Фан Синюню даже почудилось отдалённое мяуканье. Он встряхнул головой, отгоняя наваждение, и неуверенно шагнул вперёд, закрывая за собой дверь. Дождь на улице постепенно переходил в мелкий снег. А поскольку жаровня давно затухла, холод свободно забирался внутрь.

Так не пойдёт! Его новая ученица окончательно продрогнет. Отыскав хочжэцзы, он поджёг древесный уголь и хорошенько подул, оживляя огонь. Шучэн тут же оторвала голову от колен, незаметно, как ей самой казалось, смахнула рукавом мокрые дорожки слез и… ничего не сказала.

Нет, это неправильно. Нельзя, чтобы она молчала и всю обиду держала в себе. Фан Синюнь украдкой взглянул на Шучэн и как можно спокойнее поинтересовался:

— Тебе лучше?

Вполне невинный вежливый вопрос, но она взорвалась, словно падающая звезда. Вскочила на ноги и принялась ходить вдоль стены, то и дело спотыкаясь о разбросанные там свитки.

— Я думала, ты… ты попросишь прощения… За ту женщину попросишь. Или… хотя бы объяснишься со мной! — на этих словах голос Шучэн опасно дрогнул и он решил, что она вновь заплачет. Но нет, барышня Ся оказалась сильнее, чем он думал. Несколько раз шумно вдохнув, она взяла себя в руки и продолжила чуть тише: — Но ничего. Я привыкла. Привыкла быть бесполезной и жалкой. Матушка… всегда говорила, что такие, как я, только позорят семью. И толку от меня никакого. Нет, правда… Во мне нет ни единого таланта! Я не знаю, зачем тебе нужна настолько никчемная ученица?