— Ты прав, хуаньтеди… — согласился Хун Сянъюнь. — Предоставим все обиды прошлому, а надежды возложим на будущее!

— Забыли мы про старые печали, сто чарок жажду утолят едва ли…

[Забыли мы про старые печали… — здесь и ниже цитаты из стихотворений Ли Бо]

В голосе Нефритового императора звучало нескрываемое облегчение — наблюдать, как родной дядя тайно борется с твоим хуаньтесюном, не самое приятное занятие на Девяти Сферах. Ведь за большие грехи Три Чистых могут и небесную молнию обрушить на голову нарушителя. А кому нужна потеря нескольких сотен лет духовного совершенствования?

— Но коль святые мудрецы всегда любили пить вино, зачем стремиться в небеса? Мы здесь напьёмся всё равно! — Хун Сянъюнь осушил чашку в один глоток и перевернул её в воздухе, показывая, что ни оставил ни единой капли в знак уважения.

— И, всё-таки, в тебе говорят внутренние демоны! — Нефритовый император погрозил Богу войны пальцем. — Что значит — зачем стремиться? Такой исключительный бессмертный, как ты, хуаньтесюн, просто обязан жить на Девяти Сферах.

— О… лесть в твоих устах звучит ужасно, мой дорогой хуаньтеди Юй!

— Неужели, я настолько плох?

— Угу… — Хун Сянъюнь извлёк из воздуха ещё один кувшин. — Выпьем?

— Звучит, как оскорбление — тебе не кажется? — Юй Сяолун шутливо свёл брови на переносице. — А вообще я рад, когда ты приходишь в Шантянь. Даже, когда язвишь, твои таланты не умаляются. Выпьем!

— Ночь благосклонна к дружеским беседам, а при такой луне… — Хун Сянъюнь бросил взгляд на отворённое окно, за которым плавился под ярким солнцем Небесный город, и громко рассмеялся.

— Готов ради тебя день обратить в ночь! — пообещал Юй Сяолун. — А стихи тот смертный пьянчужка пишет замечательные… — Прикрыв глаза, он нараспев закончил начатые Хун Сянъюнем строки: — А при такой луне и сон неведом, пока нам не покажутся, усталым, земля — постелью, небо — одеялом.

— Пьянчужка? Он талантлив… — Хун Сянъюнь вновь разлил вино и заглянул в полупустой кувшин. — Я бы не постеснялся растирать тушь для его кисти.

— Не спорю, что талантлив, но вдохновение часто ищет в вине. Разве это достойный путь для совершенствующегося?

— Я тоже ищу его там же, однако это не делает меня плохим Богом войны.

Нефритовый император неприлично громко хмыкнул и загадочно улыбнулся, однако спорить не стал. Из чего Хун Сянъюнь сделал вполне очевидный вывод — дорогой хуаньтеди уже порядком пьян, а значит, нужно ещё раз напомнить о главном — о Юй Цзымине.

Это ради его освобождения он пронёс в Шантянь «Весенние грёзы». Змея должна показать голову!

— Ты обещал выпустить дядю Юя. Не забудь!

Вместо ответа Нефритовый император сомкнул с ним чашку, едва не расколов её пополам, а, допив вино в три глотка, похлопал Бога войны по руке, словно подтверждая — просьба хуаньтесюна не будет упущена из вида во дворце Шантянь.

Плачут души погибших недавно,

Плачут души погибших когда-то.

(Ду Фу)

В покоях главного евнуха Гу воздух от повисшего напряжения сгустился так, что его можно было резать ножом, словно миндальное желе. Да и за порогом всё указывало на остроту ситуации: стоящие на коленях младшие евнухи, дворцовая стража с обнажёнными мечами, а на серых плитах двора перевернутый поднос с выпечкой и тем самым желе из миндаля, напоминающим вытекшие из разбитого черепа мозги.

Хозяин покоев не мигая смотрел на стоящую у стола наложницу Вэнь Лянлян. Миловидная стройная женщина с волосами цвета разведённой туши сейчас походила на злого демона, наведавшегося в гости — её лицо искажал неприкрытый гнев. А источником его служил лист бумаги, который наложница держала в руках.

Уже по сломанной печати, ранее скреплявшей бумагу, главный евнух понял — одними оправданиями с его стороны дело не закончится. Потому что этот бумажный лист равноценен смертному приговору. Ни солгать, ни притвориться непонимающим!

— Нижайше прошу обратить внимание… — произнесла наложница Вэнь и недобро усмехнулась. — Что это, главный евнух Гу? Ты сговориться за спиной нашего господина решил?

— Уважаемая наложница Вэнь, ты и сама должна понимать, когда следует остановиться… — главный евнух взглянул на отворённую дверь, за которой боясь поднять глаза стояли на коленях его подчинённые и воспитанники.

Перехватив этот взгляд, наложница Вэнь подала знак рукой и тогда один из стражников бесшумно затворил дверь, отделив покои от остального мира, пропитанного страхом и заунывным дождём. Внутри же готовились распахнуться врата Авичи, поглощающие всех иньским пламенем.

[Авичи — ад беспрерывных мучений, нижний круг ада, где преступники беспрестанно рождаются и снова умирают без права на перерождение; иньское пламя — адский огонь, огонь тьмы]

По выражению лица Вэнь Лянлян главный евнух уже понял — из покоев ему не выйти живым. Поэтому осталось одно — сказать этой высокомерной и глупой женщине правду.

— Уважаемая наложница Вэнь, ты можешь считать меня преступником или предателем, но дела твоих же рук станут для тебя ямой, из которой не выберешься.

— Смеешь угрожать? — глаза наложницы Вэнь недобро прищурились. — Если бы не наше давнее знакомство и не твоя услуга, я бы не позволила твоему телу остаться целым!

— И что же я сделал, уважаемая наложница Вэнь? — главный евнух едва заметно улыбнулся. — Попытался остановить, предостерегая от губительного шага? Так я до сих пор считаю тебя своей ученицей. Я привёл тебя юной девой в этот дворец и сделал наложницей вана Ся.

— Предостерегал… считаешь это письмо простым предупреждением? — наложница Вэнь рассмеялась. — Это призыв к бунту!

— Разве казни нескольких верных чиновников, не то же самое? Посмотри на столицу, полную слухов! Чего ты хочешь добиться, задев глав самых влиятельных семей Янчэна? Кровопролития?

— Замолчи! — выкрикнула наложница Вэнь, сердито топнув ногой. — Мерзкий злой евнух… Они сами… сами затеяли войну! Со мной… с его величеством! Каждый отвязывает колокольчик, который привязал!

Главный евнух вздохнул и покачал головой. Эта женщина ничего не смыслила в политике, но лезла в управление двором с настойчивостью ослицы. Знай он о такой «особенности» Вэнь Лянлян, никогда бы не позволил ей переступить порог спальни правителя.

И, если уж она упомянула о колокольчике, то почему сама на отправилась в уединение — оплакивать все сотворённые грехи?

— Ты обратился к Ся Чжункану, — немного успокоившись, наложница Вэнь заговорила тише. — Такое предательство достойно смерти.

— Гун Дицю носит в себе кровь правителей Ся. Кто ты такая, чтобы осуждать его?

— Ты! Ты… — вспылившая наложница Вэнь ткнула в него пальцем, не находя больше слов, чтобы выразить собственное возмущение. Тот дрожал от едва сдерживаемой ярости.

— Запомни, Вэнь Лянлян. Привязанный тобой сегодня колокольчик упадёт на твою же голову.

— Подайте ему угощение! — наконец, пришла в себя наложница Вэнь, обратившись к двум служанкам.

Те были не просто девами с хорошенькой внешностью, но и обученными в армии генерала Вэнь личными стражами.

Зная об этом, главный евнух прекрасно осознавал — в одиночку справиться с ними крайне сложно. Что и подтвердилось коротким боем. Он не успел добраться до своего меча. Служанки настигли его у деревянной стойки, опрокинули навзничь — от удара затылком у главного евнуха Гу потемнело в глазах, и насильно залили в рот тягучую жидкость.

В глазах потемнело ещё сильнее. А последними словами, донесшимися до ушей, стало горестное восклицание наложницы Вэнь:

— Старший евнух Гу принял яд! Позовите лекаря! Кто-нибудь! На помощь!

***

Вечером того же дня Вэнь Лянлян, уже передавшая письмо главного евнуха Гу третьему вану Ся и тем самым избавившаяся от всяких подозрений, сидела в своих покоях, пристально рассматривая лицо. В неясном свете зажжённых масляных фонарей ей удалось рассмотреть крошечные морщинки возле глаз, и эта находка привела женщину в ужас.