Но Шучэн почувствовала только одно — уходящую из-под ног мокрую дорогу.

Когда же она пришла в себя, оказалось, что её голова покоится на коленях у верной А-Тун. Ся Шучэн настороженно прислушалась к миру вокруг — повозка двигалась. Снаружи мерно цокали копыта лошадей, стучали натыкающиеся на мелкие камни колеса, и размеренно тёрлась в пазах набухшая от сырости ось.

— Младшая госпожа… ты, наконец, очнулась! — Тут забавно шмыгнула носом. — Слава нашим предкам и всем небожителям, ты очнулась…

Шучэн нахмурилась, пытаясь вспомнить, что же с нею произошло? Но голова раскалывалась так, словно по макушке долбили деревянной колотушкой. А в памяти всплывал только один образ — повисшая на острие меча блестящая в неясном свете капля. Она покосилась на треплющуюся на сквозняке занавеску и тихонько вздохнула.

Служанка восприняла этот вздох по-своему — принялась ощупывать её руки и ноги.

— Ты не ранена, госпожа? Нигде не болит?

— А-Тун… что... случилось? Те люди… они ушли?

— Ох, бедная моя... бедная молодая госпожа… — вдруг запричитала служанка. — Теперь твоя матушка точно разгневается! Что же нам делать?

Шучэн почувствовала лёгкую досаду. Тун вновь походила на себя прежнюю — трещала над ухом без умолку, как надоедливая сорока.

— Теперь ты меня проклинаешь, А-Тун?

— Ох… Нет, младшая госпожа, нет! Небеса мне свидетели... Но ведь старшая госпожа и правда будет недовольна.

— Почему?

Шучэн уже догадалась о причине, но всё-таки решила уточнить — вдруг, ошиблась?

— Так это же ты, младшая госпожа, прогнала всех тех псов бродячих, чтоб им покоя не было в загробном мире!

— Я?

— Да… — Тун осторожно промокнула ей лоб платком, удаляя холодный, словно утренняя роса пот.

Зря спрашивала... Всё и так яснее некуда — старая болезнь вернулась! Шучэн обречённо прикрыла глаза и постаралась на некоторое время забыться. Наступивший вечер определённо станет для неё одним из самых тяжёлых в эту непогожую весну.

***

Состояние зятя совсем не нравилось главе Се. Гун Дицю тяжело дышал, а сквозь распахнутое нательное бельё виднелась мокрая от пота кожа, такая бледная, что напоминала нефрит или напудренные щёки придворной красавицы.

Но главу Се больше интересовало не общее состояние гуна, а происхождение его раны — закатанный правый рукав обнажал четыре ровных пореза, идущих параллельно. Это выглядело, как удар кошачьей лапы, однако превосходило нормальные размеры в пять или шесть раз.

— Всё настолько плохо? — гун прервал молчание первым.

Не смотря на довольно печальный смысл вопроса, он нашёл в себе силы, чтобы улыбнуться. Глава Се ни капли не сомневался в силе воли зятя или его мужестве. Если Ся Чжункану больно, он и бровью не поведёт. Родиться в правящей семье — всё равно, что с пелёнок облачиться в латы. Никто не должен знать о твоей слабости. Этот урок младший брат вана усвоил куда лучше навыков каллиграфии.

— Докладываю гуну, — глава Се решил до конца держать уважительный тон, присущий подчинённому — Ся Чжункан никогда не баловал родственников своим доброжелательным отношением, потому и глава Се, как старший брат его наложницы, тоже не допускал вольностей в общении. — Царапины выглядят необычно. Полагаю, в них демонический яд. Пульс выглядит слабым.

Улыбка гуна стала чуть шире. Окинув главу Се внимательным взглядом, он заметил:

— Уже по одному твоему виду, нэйсюн, ясно — дела не так хороши, как хотелось. Можешь не беречь мои чувства. Говори правду! В конце концов, из нас двоих ты мастер ядов, а я предпочитаю знать, сколько дней мне осталось.

[нэйсюн — старший брат жены, шурин]

Глава Се вежливо сложил перед собой руки и поклонился.

— Да простит гун, но мне придётся причинить ему боль. Действие яда ещё можно остановить. К счастью, зять вернулся в город вовремя.

Гун кивнул всё с той же, чуть высокомерной усмешкой, характерной для человека высокого положения.

— Боль не то, чего я боюсь в этой жизни.

Глава Се знал — Ся Чжункан не врёт и не красуется перед ним, чтобы показать свою мужественность. Хотя младший брат правителя не имел воинского звания, он провёл на поле боя гораздо больше времени, чем ныне опальный хоу Вэнь, бывший командующий столичного гарнизона.

О боевом опыте красноречиво свидетельствовал побледневший со временем, но от того не менее уродливый шрам, пересекающий правую бровь — сюда пришёлся удар копья кочевника мяо. Тогда младшего брата правителя посчитали мертвым, настолько было залито кровью его лицо.

Но Ся Чжункан выжил и возненавидел племена мяо ещё больше. А потом он обозлился на хоу Вэня, бестолкового командующего, прячущего стратегические ошибки за пёстрой юбкой своей родной сестры, наложницы Вэнь.

Глава Се совсем не осуждал гуна, хотя и считал его поступки десятилетней давности по-настоящему опрометчивым шагом. Выступив против семьи Вэнь, Ся Чжункан дал брату, третьему вану династии Ся, повод изгнать себя из столицы. Бунт против тирании наложницы Вэнь был справедлив и даже благороден, но при этом совершенно не имел смысла — правитель любил порочную женщину гораздо сильнее родного брата. Поэтому изгнание последнего предопределила сама судьба.

— Чего затих? — поинтересовался гун Дицю, коснувшись его рукава.

— Подайте мне таз с тёплой водой и хлопковые полотенца, — распорядился глава Се слугам. — Прости, дорогой зять! Я замешкался, обдумывая способ извлечения яда.

— И?

— Ничего не остаётся, кроме как ранить тебя ещё сильнее.

Глава Се и, правда, не преувеличивал. Промыв рану принесённой водой, он накалил бронзовый нож, тихо прошептал заклинание и старательно вырезал поражённую плоть, а затем присыпал это место толчёными травами.

Ся Чжункан лишь сильнее побледнел, но с его плотно сжатых губ не сорвалось ни единого звука.

Глава Се плотно забинтовал повреждённую руку и помог раненому зятю удобно разместиться на кровати под тёмно-красными, как голубиная кровь, шёлковыми занавесками. А затем подал собственноручно изготовленную пилюлю. Гун Дицю послушно запил её глотком воды и поднял на него лихорадочно блестящие глаза.

— Что скажешь про атаковавших нас людей?

— Демонов, — тут же поправил его глава Се. — Многие из твоих воинов и слуг тяжело ранены либо убиты. По словам пострадавших, от начала атаки до исчезновения тех злобных карликов минуло не больше десяти фэней, но причинённый вред сравним с нападением хорошо обученной армии.

[фэнь — 1 минута согласно системе мер Шичжи]

— Болезнь Чэн-эр вновь дала о себе знать… — бросил в потолок гун Дицю и прикрыл веки, словно отгораживаясь от всего мира.

Глава Се хорошо знал об этой потаённой боли Ся Чжункана и потому поспешил его успокоить:

— Не волнуйся, гун, с твоей дочерью всё будет хорошо. Даю слово! Что касается атаковавших… я полагаю, против нас тайно действует Небесный клан.

Гун незамедлительно открыл глаза и окинул главу Се удивлённым взглядом.

— Они? Но разве Небесный клан не следует праведному пути?

Губы главы Се дрогнули, выпуская на волю мимолётную ухмылку. Вопрос гуна выглядел порядком наивным для пятидесятилетнего мужчины, возглавившего негласную северную столицу. Разве праведность — это та духовная материя, которая появляется, едва стоит о ней заявить вслух?

— Не вижу в том ничего удивительного, уважаемый зять, — с расстановкой произнёс он. — Небесный клан, облюбовавший подножие горы Гаочунь, многим обязан своему новому покровителю…

Ся Чжункан болезненно поморщился, словно надкусил недозревшую сливу. Любое упоминание хоу Вэня выводило гуна из душевного равновесия, чем глава Се беззастенчиво пользовался, укрепляя давнюю вражду между двумя аристократическими семьями. Нет, он не считал себя гнусным негодяем, подбрасывающим хворост в пылающий дом. Он всего лишь думал о родном клане Снежной горы.

— Вэнь Баоци, как только прибыл в Сихэ, тут же принялся опекать нищих даосов с горы Гаочунь. И уже через два года имя Небесного клана прогремело по всему крайнему северу. Неужели, гун и дорогой зять верит, что можно возродить целый клан за столь короткое время, используя только добропорядочные методы?