Кто-то из толпы гневно крикнул:
— Вымой свой грязный рот, Наньгун Сюй! Как можно так разговаривать со старшими?!
— Еб твою мать, так-то и я для тебя старший, — рассмеялся Сюй Шуанлинь, — примерный мальчик, раз уж ты забыл о старшинстве, может тоже вымоешь свой рот?
— …
Покручивая усы, Хуан Сяоюэ начал толкать заготовленную речь:
— Наньгун Сюй…
Но Сюй Шуанлинь тут же поднял руку, останавливая его. И скривив уголки полусгнившего рта, заявил:
— Давайте сначала обсудим, как вы все будете ко мне обращаться. Впредь называйте меня Сюй Шуанлинь и никак иначе. Мне не нравится имя Наньгун Сюй.
Хуан Сяоюэ раздраженно тряхнул рукавами:
— Милостивый государь, допустим, убив тех двух уважаемых глав, вы стремились восстановить справедливость. Это значит, смерть этих людей должна была полностью погасить кровный долг перед вами. Какой смысл был в том, чтобы позже выколоть глаза стольким невинным людям?
С самым непринужденным видом Сюй Шуанлинь охотно ответил ему:
— Раньше я ведь пытался взывать к здравомыслию всех этих невинных людей, но меня никто не слушал, — сделав многозначительную паузу, он вдруг весело расхохотался, — теперь вы говорите, что этот наимудрейший[225.9] сошел с ума и требуете, чтобы безумец ясно отличал черное от белого и добро от зла? Все-таки все эти благородные люди с высокими моральными принципами... такие забавные, — он захлопал в ладоши, — это все и правда весьма забавно.
Мо Жань, который все это время молча стоял рядом, вдруг спросил:
— Все потому, что ты сам хотел добиться справедливости, да?
— …
Взгляд Сюй Шуанлиня медленно заскользил по лицу Мо Жаня.
На обдуваемом холодным ветром каменном помосте эти двое в упор смотрели друг на друга.
В глазах Мо Жаня силуэт Сюй Шуанлиня постепенно размывался и, в конце концов, он перестал видеть наполовину сгнившего человека на последнем издыхании.
Сквозь Сюй Шуанлиня он видел тень другого мужчины, с жемчужным венцом на голове и одетого в расшитое золотом черное одеяние. Он увидел Наступающего на бессмертных Императора — самого себя из прошлой жизни.
— По пути сюда мы встретили Наньгун Лю. Он называет тебя Ваше Величество. Ты сам себе пожаловал титул наместника богов на земле, — сказал Мо Жань. — Здесь, в храме Тяньгун, ты, наконец, можешь вершить небесный суд. Теперь то, что ты считаешь правильным, будет считаться правильным, а то, что тебе не по нраву — достойным порицания; казнить или помиловать — все теперь в твоих руках. Это и есть твоя справедливость?
Какое-то время Сюй Шуанлинь молчал, а потом на его лице появилась кривая усмешка.
В этот момент, глядя на него, Мо Жань видел ледяную усмешку на безжизненно бледном красивом лице Наступающего на бессмертных Императора.
— Ну и что с того? Ты же знаешь, что я тоже когда-то верил в справедливость и благородство людей — и каков результат?
С горящим взглядом, он начал медленно расхаживать перед формированием, образованным пятью божественными оружиями:
— Это вы почитаете труса как героя, а героя топчете ногами. Это вы относитесь к тяжелому труду, как к навозу, и возносите дерьмо на алтарь для поклонения. Это вы принимаете лесть за дружелюбие, а гордость за высокомерие… именно вы виноваты в сотворенном мною зле, потому что именно вы столкнули меня в эту трясину! После того как без доказательств меня обвинили во множестве грехов, вы говорите, пусть старший и младший братья не выносят сор из дома, пусть пьют до дна подброшенную нами чашу с ядом. Даже если я без вины опозорен и унижен, вынужден скитаться без еды и крова... это все мои личные проблемы. Что бы ни случилось, я не должен держать обиды и изливать свой гнев на невинных людей!.. Ха, какая же смешная шутка!
Мо Жань видел, как холодная усмешка Наступающего на бессмертных Императора становится все шире, превращаясь в злобный оскал.
— Конечно, можно перед всеми говорить красивые речи, но никто не сможет понять меня, пока не окажется в ситуации, когда ты ни в чем не виноват, а тысячи людей презрительно тычут в тебя пальцем. Что до меня, то я всего лишь пытаюсь найти свой путь к всемирной справедливости.
— ...К всемирной справедливости? — стоя напротив Наступающего на бессмертных Императора, Мо Жань задал этот вопрос именно ему. — Это ради всемирной справедливости ты убил столько людей? Ты провозгласил себя императором, но власть твоя стоит на непогребенных костях и реках крови. Неужели ты не чувствуешь хотя бы толики раскаяния?
— В чем мне каяться? Их пришлось убить, но я дал им шанс возродиться, чтобы стать моими верноподданными марионетками. С этих пор все их действия и поступки находятся под моим контролем, теперь совершенно ясно, где черное и белое, а правда и ложь четко разделены. Это и есть всемирная справедливость.
Помолчав немного, Мо Жань сказал:
— Похоже, ты действительно считаешь себя единственно верным мерилом мира людей.
— Верно, я и есть мерило[225.10].
Расправив плечи Сюй Шуанлинь гордо стоял под порывами ветра.
И пусть в глазах всех людей он был Наньгун Сюем… Мо Жань видел перед собой Наступающего на бессмертных Императора Тасянь-Цзюня.
— Ты же видел первый зал, — сказал он. — Тебе не кажется, что там все идеально и прекрасно? Хорошие люди живут в мире и довольстве — испорченные сгорают заживо в неугасимом пламени и жарятся в котлах. Тот, кто ударил другого ножом, сам подставляет шею под нож. Все долги подсчитаны и погашены, око за око, зуб за зуб — неужели это неправильно?
— Ты действительно высокого мнения о себе, — ответил Мо Жань.
А затем он услышал ответ Тасянь-Цзюня:
— А почему я должен презирать себя? По моему мнению, это и есть лучшее воплощение жизни по законам кармы.
...Некоторое время никто не мог произнести ни слова.
Все были просто шокированы безумными высказываниями Сюй Шуанлиня.
Отправляясь в поход, большинство из этих людей думали, что им движет жажда власти, мести и иные эгоистичные желания.
Никто и помыслить не мог, что Сюй Шуанлинь искренне верит в то, что борется за правое дело во имя высшей справедливости.
Однако, есть ли в этом мире человек, который может быть беспристрастным и справедливым мерилом всего сущего? Даже потомки богов из Цитадели Тяньинь вряд ли могли справиться с этим.
Какое-то время Мо Жань в задумчивости стоял на месте. Когда в его душе, наконец, воцарился относительный покой, он вновь взглянул на воплощение Тасянь-Цзюня перед собой.
Императорский венец исчез, красивое лицо оплыло и обуглилось, растворившись в темноте его памяти.
Он моргнул несколько раз, и вместо императора перед ним появился Сюй Шуанлинь. Лишь потому что поступки Сюй Шуанлиня были так похожи на его собственные деяния в прошлой жизни, у него появилась эта странная иллюзия разговора с отделенным временем и пространством самим собой.
— Что ж, правильно ли я понял, что не только из-за недостатка духовных сил ты сохранил остатки личности и прижизненные воспоминания тем марионеткам Чжэньлун в зале на входе? Выходит, в храме Тяньгун ты основал собственное государство, где стал богом и императором. Согласно своим представлениям о справедливости, созданный тобой мир ты разделил на две части, где добро возвращается добром, а зло — злом.
Пока он говорил это, в его голове, словно принесенные ветром хлопья снега, проносились фрагменты воспоминаний, связанных с Сюй Шуанлинем.
...Вот в прошлой жизни по роковой случайности Сюй Шуанлинь умирает от удара, направленного на Е Ванси.
Стоя посреди Двора Трех Жизней, босой Сюй Шуанлинь смеется и дразнит попугая.
На берегу озера Цзиньчэн Сюй Шуанлинь просит у старшего брата в награду дольку мандарина.
Мандариновые деревья на горе Цзяо, впавший в детство Наньгун Лю, и Ло Фэнхуа, вытащенный с Последнего Круга Ада…
Нанизываясь друг на друга, эти воспоминания обрушились на его пребывавший в смятении разум словно цунами.
