В тот же миг они взмыли в воздух. Белые одежды Чу Ваньнина затрепетали на ветру, всколыхнулись золотые рукава платья Му Яньли. Словно два бумажных змея, они парили в небе, но их убийственная аура была способна расколоть небеса.

С громким лязгом столкнулись мечи, и среди разлетевшихся во все стороны огненных брызг, они уставились друг на друга в упор.

— Назойливые людишки! — выплюнула Му Яньли.

Стиснув зубы, Чу Ваньнин ответил ей:

— В этом мире… не все люди такие, как ты говоришь!

Даже пройдя сквозь вечную ночь и пробирающий до костей адский холод, он по-прежнему помнил милость госпожи Жун и Ло Сяньсянь, которая, до того как ее охватило безумие, думала лишь о том, как не причинить вред. Он помнил, как в стремлении помогать людям на праведном пути ученики Пика Сышэн не брали денег за добрые дела и как Чу Сюнь вырезал свое сердце, чтобы осветить путь другим…

Он до сих пор помнил яркие улыбки крестьян из деревни Юйлян, справедливость хозяйки острова Фэйхуа, Наньгун Сы, который ради подавления разбушевавшейся нечисти бросился в огненное озеро, и Ли Усиня, который своим мечом хотел нести людям мир и справедливость…

Он все еще хранил в памяти угасающую улыбку Наньгун Чанъина и его полный тепла и нежности последний взгляд, когда, рассыпаясь золотыми искрами, он сказал:

— Смертный мир слишком прекрасен, не стоит пачкать кровью его пышное цветение.

Ныне все эти тени из его прошлого либо больны, либо умерли, либо разбросаны по миру и затянуты в водоворот этого бедствия…

А еще была Е Ванси.

Когда-то на аукционе в Палате Сюаньюань именно она не пожалела денег, чтобы спасти девочку-сироту из племени прекрасных костяных бабочек, дав ей свободу и будущее, о которых ни одна костяная бабочка не могла и мечтать.

— И что с того? — сказала Му Яньли. — Неужто из-за нескольких человек мы должны простить все преступления этого грешного мира?!

С глубокой враждой на устах, мощь ее меча становилась лишь жарче и сильней.

— Моя мать была такой доброй, но только из-за того, что она демон из племени прекрасных костяных бабочек, эта скотина, мой родной отец, сожрал ее живьем… Неужели ее жизнь не считается за жизнь?

— …

— С самого детства только она любила меня и относилась ко мне как к дочери. От моего отца до всех старейшин нашей школы хоть кто-нибудь относился ко мне как к живому человеку? — возмущенно вопросила горящая праведным гневом Му Яньли. — Только потому, что в моем теле течет кровь богов, все относятся ко мне как к беспристрастным и непогрешимым божественным весам, требуя от меня полного отказа от всех плотских желаний и совершенствования по пути сердца, очищенного от всех страстей… С какой стати?!

Мощь ее духовного ядра уже достигла своего предела, все тело Му Яньли окутало платиновое сияние истинного потомка бога. Самоуничтожение духовного ядра Му Яньли отличалось от уничтожения ядра обычного совершенствующегося: все ее тело, включая волосы и зрачки, приобрело оттенок белого золота, и каждый ее удар теперь был настолько тяжел, что мог раздавить человека насмерть.

— Если ты потомок бога, ты заслуживаешь считаться беспристрастным мерилом, если ты прекрасная костяная бабочка, ты заслуживаешь быть съеденной. Тысячи лет и по сей день это так… — лезвие натолкнулось на лезвие, и пронзительный звон от столкновения непревзойденных орудий был так оглушителен, что почти разрывал барабанные перепонки.

Но по остроте и силе ничто не могло сравниться со взглядом Му Яньли, когда, печатая каждое слово, она сказала:

— Образцовый наставник Чу ведь тщательно изучил все записи о племени прекрасных костяных бабочек?

— …

— Конечно, все эти книги о том как люди пожирают людей… В прошлом, чтобы усовершенствовать себя и вознестись на небеса, заклинатели варили эликсиры из прекрасных костяных бабочек, сегодня костяные бабочки хотят использовать вас лишь для того, чтобы проложить дорогу домой!

Му Яньли вложила всю свою жизненную силу в то, чтобы поднять меч и нанести последний сокрушительный удар по Чу Ваньнину.

Парируя этот удар, Чу Ваньнин закричал:

— Призываю Цзюгэ!

После исчезновения Хуайша ему на смену пришел божественный гуцинь. Перезвон струн и ослепительный золотой свет пронзили небеса, осветив весь Пик Сышэн! Казалось, перед Чу Ваньнином раскрылся огромный кисейный полог из цветов яблони. Его тело зависло в воздухе, широкие рукава белых одежд развевались на ветру. Перед ним было исполненное неописуемой ненависти лицо Му Яньли.

Но эта ненависть была обращена не на него. Эта женщина ненавидела всю несправедливость мира, ненавидела трагическую гибель матери, ненавидела жизнь, в которой не могла быть свободной, ненавидела свое высокое положение, из-за которого оказалась навсегда заперта в тюрьме условностей.

— Пусть они вернутся.

Ее духовная сила уже достигла предела, но удар, в который она вложила все силы, не смог уничтожить защитный барьер Чу Ваньнина. От неминуемой отдачи в уголках ее губ выступила кровь, голос стал хриплым, и рука, державшая меч, задрожала. Духовное ядро Му Яньли было на грани полного разрушения…

Неожиданно она подняла взгляд на Чу Ваньнина и тихо сказала:

— Прошу тебя…

Чу Ваньнин видел свое отражение в ее зрачках, которые теперь стали светло-золотыми.

Но чье это отражение?

Лицо пустое и полное замешательства, искаженное эмоциями и совершенно бездумное.

Безжалостное. Великодушное.

— Пусть они вернутся домой… господин бессмертный Чу…

Отражение в сияющем золоте вдруг исчезло.

Из-за смятения чувств и хаоса мыслей в своей голове Чу Ваньнин далеко не сразу понял, почему это случилось. После того как Му Яньли исчерпала все свои силы, ее духовное ядро разрушилось, и она вернулась к своему изначальному виду. Теперь лишь пара черных глаз продолжала смотреть на него в упор.

Она отдала себя без остатка. Теперь ее броня исчезла, и все пути к перерождению были отрезаны.

Больше никогда Му Яньли не сможет стать холодным и высокомерным потомком богов. Теперь ее глаза были такими же как у самой обычной смертной женщины.

Ради своего младшего брата, ради совершенно чуждых ей по крови потомков расы демонов она жалобно умоляла:

— Позволь им уйти…

На этих словах сияющий меч в ее руке внезапно погас и рассыпался в пыль сразу после того, как духовный поток окончательно угас.

— Умоляю.

Пока Му Яньли падала с небес на землю, платиновые полы ее одежд колыхались, подобно лепесткам лотоса.

На ее талии до сих пор был пояс с вышитыми на нем божественными весами Цитадели Тяньинь, символом высшей справедливости и света, что ярко сияет во мраке самой глубокой ночи.

«Безбрежный Голос Небес не может иметь пристрастий.

Человек Голоса Небес не может иметь привязанностей.

Отдаленный Голос Небес не может богохульствовать.

Голос Небес исполнен сочувствия, чтобы почитать все живое».

Укладываясь спать и утром открывая глаза, каждый день, с самого детства она повторяла эти слова, и со временем они стали кандалами, что сковали ее по рукам и ногам.

Первыми словами, которые она выучила, были не «папа» и «мама», а первые три слова из этой мантры: «Безбрежный Голос Небес».

Стоя на коленях перед статуями богов, она снова и снова молилась им, по тысяче раз на дню повторяя эти слова…

Не может иметь пристрастий[305.1]… не может иметь привязанностей… не может богохульствовать… чтобы почитать все живое.

В первое празднование дня рождения, что осталось в памяти Му Яньли, ее бессердечный отец подарил ей шкатулку с детально вылепленными, ярко разрисованными и покрытыми лаком изысканными глиняными фигурками на подставке из золотого песка. Когда затканная парчой шкатулка распахнулась, девочка в изумлении вскинула брови и весело рассмеялась.

— Ах… как красиво!

Отец опустил голову и холодно взглянул на нее сверху вниз:

— Нравится?