Но его судьба никогда не зависела от него. Он был кем-то вроде статиста на театральных подмостках, нехотя отыгрывающего отрывок написанной собственной рукой жизненной драмы, который мог исполнить только он.
Сначала соблазнить Мо Жаня.
Порывистый Мо Жань тут же подался ему навстречу и, сияя улыбкой, сказал:
— Ши Мэй, ты правда очень нравишься мне.
Потом использовать Сюй Шуанлиня.
Расслабленный Сюй Шуанлинь с ленцой бросил ему мандарин и, прищурившись, сказал:
— Всю жизнь скитаясь по миру, я и подумать не мог, что смогу встретить такого друга, как ты. Спасибо, что согласился научить меня запретной технике Возрождения. Когда этот отброс Ло Фэнхуа воскреснет, я скажу ему, чтобы он приготовил для тебя чашу рисовых шариков[274.2]. Ты просто представить не можешь, как вкусно он их готовит. В знак моего уважения я готов дать тебе попробовать.
В итоге, только когда карту развернули, стало ясно, что в ней лежал кинжал[274.3].
Точно так же, как, следуя тому худшему сценарию, который они заблаговременно обсудили с Хуа Биньанем: когда успех их дела повис на волоске, он был вынужден при помощи своей жертвы добиться того, чтобы его наставник и друзья потеряли душевное равновесие, а они все-таки смогли открыть пространственно-временные врата.
Изначально он сам играл людьми, словно шашками на доске вэйци.
Вот только через десять лет и сам оказался собственной шашкой.
Ему не понравилось это ощущение контроля чужой воли над его жизнью, и хотя он не испытывал полного отторжения и неприятия, навязчивая идея, захватившая его разум, оказалась слишком сильна, а надежды и чаяния его сердца слишком глубоки, поэтому он не хотел легко сдаваться.
Однако…
Он на самом деле, и правда не знал тогда, что явившееся из другого мира его второе «я» под словами «незначительные жертвы» подразумевает сотни тысяч жизней и полное разрушение целого мира.
Только после того, как Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти были открыты, он прозрел и увидел, насколько жестока правда.
Этот Ши Минцзин в итоге оказался совсем не тем Ши Минцзином. У него не было десяти лет того жизненного опыта, день за днем он не скатывался в эту бездну.
К этому моменту Ши Мэй действительно уже не мог понять того себя, каким он в иной ситуации стал бы через десять лет.
Однако пути назад уже не было.
Сейчас он был не более чем разменной жертвенной шашкой на игровой доске, и, как и все прочие сброшенные с игрового поля черные и белые камни вэйци, уже потерял свою ценность, став совершенно бесполезной обузой.
— Учитель, — тусклый свет лампы высветил из тьмы его прекрасное лицо, когда он тихо и мягко продолжил, — на самом деле, я очень долго размышлял об этом… и я подумал, что, возможно, Мо Жань и правда смог начать все заново и стать совсем другим. И еще о том, а что если бы можно было повернуть время вспять, возможно ли, что тогда и я не совершил бы ту роковую ошибку и сделал совсем другой выбор?
В мертвой тишине комнаты звучал голос лишь одного человека.
— Вот только теперь уже слишком поздно, — продолжил Ши Мэй. — Я знаю, что Учитель уже возненавидел меня, и Мо Жань теперь ненавидит меня, да и молодой хозяин тоже больше не сможет относиться ко мне как к своему другу… Независимо от того, колебался ли я на этом пути или нет, в конечном итоге я все же превратился в его подобие.
Его рука прижалась к обжигающе горячей щеке Чу Ваньнина, медленно изливая на него целительную духовную силу.
— Простите, я все же подвел вас, Учитель. Единственная радость, что мои ослепшие глаза уже не смогут увидеть, как вы меня ненавидите.
Помолчав, Ши Мэй улыбнулся и от этой его улыбки, казалось, комната наполнилась весенним теплом.
— Последнее, что видели мои глаза — это то, как вы все переживали и горевали обо мне. Этого вполне достаточно.
Он развязал стянувшее руки Чу Ваньнина вервие бессмертных, убрал заклинание над его кроватью, а после этого уничтожил то, что было наложено на каменные двери на входе. Закончив с этим, Ши Мэй повернулся и на ощупь медленно вышел из комнаты.
Стоило ему отойти чуть дальше, и его силуэт растаял во мраке.
В то же время на землях Цитадели Тяньинь.
Педантичный учитель Ма вернулся из частной школы, где он преподавал. Постукивая себя по ноющему плечу, он зашел в свой дом и по обыкновению собирался для начала пройти на кухню, чтобы выпить свой любимый чай «Восемь Сокровищ».
Толкнув дверь, он вошел. Вокруг царила кромешная тьма.
Господин Ма невольно нахмурился и, пытаясь нащупать во тьме подсвечник, крикнул:
— Дорогая, почему даже ночью ты не зажгла свечу? Как ты…
С треском кресало ударилось о кремень.
Господин Ма в немом ужасе застыл посреди комнаты… Теперь он ясно видел, что все слуги его дома были задушены и теперь словно колокольчики свисали с поперечной балки. Его сварливая старая женушка была вспорота от груди до живота, а ее окровавленные кишки валялись по всему полу. Глаза и рот мертвой женщины были все еще открыты, а голова повернута в направлении к двери.
— А-а… — господин Ма попытался закричать, но все, что он смог выдавить, было скорее похоже на дрожащий и невнятный всхлип. Через мгновение он отмер и истошно завопил, от ужаса обоссав штаны. — А-а-а!
— Тсс, зачем так шуметь-то?
Из глубины комнаты вышел мужчина со свитком «Книга историй[274.4]» в руках. Почесав им у основания шеи, он широко зевнул и спокойно уточнил:
— Покойников никогда не видел?
— Ты… ты-ты-ты! Мо… Мо!..
Щелкнув пальцами, мужчина с ленцой пояснил:
— Заклинание глушения звука.
— К-как… какое заклинание?
— Заглушающее звук заклинание. Надо же, даже этого не знаешь, — мужчина презрительно закатил глаза. — Этот достопочтенный как раз со всем почтением ознакомился с каноническими книгами из вашей библиотеки и узнал, что нехорошо шуметь по ночам, мешая соседям отдыхать. Заходите уже. Теперь без стеснения можете кричать сколько влезет, и если кто-то все-таки услышит, то, так уж и быть, господин учитель, можете и в этом винить этого достопочтенного.
Лицо господина Ма стало белым, как у призрака, от панического ужаса он едва держался на ногах. В своей обычной жизни где бы этот простой смертный смог увидеть подобную кровавую сцену? Он был так напуган, что с ног до головы покрылся липким потом. Потребовалось время, чтобы ему удалось выдавить дребезжащим от страха голосом:
— Мо… ты демон… монстр… ты… ты ведь должен быть на Помосте Покаяния Цитадели Тяньинь... ты… ты…
— Помосте Покаяния Цитадели Тяньинь?
Мужчина поднял свои черные с фиолетовым отблеском глаза и улыбнулся.
— Верно! Этот достопочтенный и правда ходил туда, чтобы взглянуть. Иначе как бы он мог позавчера услышать ваши ценные суждения, господин учитель?
С этими словами он отбросил книгу и, распрямив свое долговязое стройное тело, плавно и не спеша подошел к школьному учителю. Свет лампы выхватил из тьмы его исключительной красоты лицо. Кто же еще это мог быть, как не Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь?
Оскалив зубы в улыбке, Тасянь-Цзюнь продемонстрировал учителю Ма глубокие ямочки на щеках, после чего, вопреки ожиданиям, вежливо поклонился ему:
— Этот достопочтенный всю жизнь преклонялся перед образованными людьми. Взяв на себя смелость убить всю вашу семью, я и правда поступил довольно грубо и опрометчиво. Господин учитель, позвольте же должным образом приветствовать вас.
Довольно странный тон и речи, особенно в сочетании с полным домом невинно убиенных людей.
У не отличавшегося храбростью господина Ма не хватило сил даже молить о снисхождении. С глухим стуком он повалился на колени, и, задыхаясь от ужаса, закричал:
— Что тебе надо… чего ты хочешь?!
