Му Яньли немного смягчилась и медленно и внятно произнесла:

— Почтенный старец, должно быть, очень устал с дороги, благодарю за проделанный длинный и тяжелый путь. Не нужно так волноваться, я всего лишь задам несколько вопросов, на которые нужно дать пару ответов, и все.

Старика так трясло, что у него не хватило сил даже самому подняться, поэтому к нему подошел монах из Храма Убэй и, поддерживая его за руку, помог ему сесть на собственное место. Однако старик был так напуган, что сел на самый краешек и тут же сжался, словно стараясь казаться как можно меньше и незаметнее.

— Итак, первые два вопроса, — начала Му Яньли, — откуда прибыл господин и чем занимается?

Когда старик попытался ответить, его зубы выбивали дробь, кроме того, говорил он с сильным акцентом:

— Я… из Сянтаня… просто у обочины дороги клею уличные фонари…

Люди с огромным интересом рассматривали его непритязательный внешний вид, начиная от похожих на журавлиные перья редких и седых волос и заканчивая его изношенной дырявой обувкой. Они никак не могли понять, что интересного может им рассказать продавец уличных фонарей.

— А сколько лет почтенный старец продает расписные праздничные фонари? — спросила Му Яньли.

— Большую часть моей жизни… Наверное, лет пятьдесят… точно уж и не припомню.

— Довольно давно. То, о чем я собираюсь узнать, случилось гораздо раньше, — с этими словами Му Яньли указала на Мо Жаня и спросила, — почтенному старцу знаком этот человек?

Старик поднял глаза, чтобы взглянуть на Мо Жаня. Увидев этого статного красавца, окруженного яркой богоподобной аурой силы, он даже не посмел долго на него смотреть и поспешно потупил взгляд. Через какое-то время он снова нерешительно взглянул на него и едва шевеля губами, пробормотал:

— Ох, не узнаю я его.

— А это и неудивительно, — как ни в чем не бывало продолжила Му Яньли. — Тогда я спрошу иначе: было ли такое, что в прошлом, продавая фонари рядом с Теремом Цзуйюй в Сянтане, господин частенько видел мальчика, который любил стоять рядом с его лотком и смотреть, как он клеит фонари?

— А… — мутные глаза старика, наконец, немного прояснились, и он, облегченно выдохнув, закивал головой. — Верно, был такой ребенок. Он почти каждый вечер приходил посмотреть на мои фонари. Они ему очень нравились, но он был крайне беден и не мог их себе позволить… Тогда я пару раз пытался с ним поговорить, но он был очень робок и не разговорчив.

— Господин еще помнит, как его звали?

— Хм, кажется, его звали… Мо… Мо Жань?

Только что толпа напряженно вслушивалась в слова старика, и вот уже все взгляды вновь были обращены на Мо Жаня.

Погрузившись в воспоминания о былом, старик пробормотал:

— Или это был другой ребенок. Небеса, я уж не припомню. Знаю только, что он был из Терема Цзуйюй…

Сюэ Чжэнъюн с невозмутимым выражением лица перебил его:

— Жань-эр — сын моего покойного старшего брата и хозяйки этого дома развлечений госпожи Мо. Неужели хозяйка Цитадели Му пригласила этого почтенного старца только для того, чтобы доказать очевидные вещи?

— Госпожи Мо? — старик на мгновение ошеломленно замер, а потом замахал руками. — О нет, все совсем не так. Родной сын госпожи Мо тоже носил фамилию Мо, но его звали Мо Нянь[257.1]. Этот маленький негодяй был известен всему городу, — сказав это, старик опустил голову и указал на шрам на своем лбу. — Вот это появилось после того, как он швырнул в меня куском кирпича. Тот ребенок был очень жестокий, грубый и непослушный.

Сюэ Чжэнъюн переменился в лице:

— Мо… Нянь?

Встревоженная госпожа Ван обратилась к старику:

— Может, почтенный старец неверно запомнил? В конце концов, по звучанию очень похоже. Как звали ребенка госпожи Мо: Мо Жань или все-таки Мо Нянь?

— Мо Нянь, — подумав немного, старик снова решительно кивнул, — ошибки быть не может. Разве мог бы я неверно запомнить? Его точно звали Мо Нянь.

Сюэ Чжэнъюн сначала чуть подался вперед, но, услышав эту фразу, на мгновение замер, а затем рухнул обратно на свое почетное место главы, в оцепенении уставившись в пространство невидящим взглядом.

— Мо Нянь…

Му Яньли продолжила расспрашивать старика:

— Возможно, старцу известно, чем тот ребенок, который приходил наблюдать за созданием фонарей, занимался в Тереме Цзуйюй?

— Увы, подробностей не знаю, но, помнится, он вроде как мыл посуду и помогал с приготовлением еды, — ответил старик. — Правда, репутация у него была так себе: говорили, что он нечист на руку и подворовывал вещи у посетителей, — он задумался, а потом, видимо, что-то припомнив, переменился в лице. — Ах, точно, вспомнил: со временем этот ребенок изменился к худшему и по мере взросления становился все более испорченным. Дошло до того, что он обесчестил одну девственную деву[257.2], та не вынесла позора и покончила с собой.

— Что?!

Даже то, что он выдал себя за другого человека[257.3], не так ужаснуло и разозлило присутствующих, как то, что Мо Жань еще и опозорил девицу из хорошей семьи.

У многих присутствующих в зале заклинателей были свои дети, так что люди были вне себя от ярости и, скрежеща зубами от злости, начали выкрикивать из толпы:

— Кто бы мог подумать… выдающийся образцовый наставник Мо на самом деле настоящий зверь в человеческом обличье!

— Какая мерзость!

— Никто не пожалеет, если он прямо сейчас сдохнет!

Мо Жань не проронил ни слова, спокойно глядя на сидевшего на стуле старого ремесленника. В его прошлой жизни, когда он посеял кровавую бурю, захватившую весь мир совершенствования, Цитадель Тяньинь пыталась его остановить. Тогда этот старик тоже пришел вместе с Му Яньли и опознал его.

Что же он сделал тогда? Расхохотался в голос и спокойно признал все обвинения.

Кроме того, повернув голову, он взглянул на Сюэ Чжэнъюна и госпожу Ван и с насмешливой ухмылкой спросил:

— Ну что, ненавидите меня? Презираете и отвергаете? Согласны ли вы теперь с моим уважаемым наставником, который как-то сказал, что мой от природы дурной характер не поддается исправлению?

До этого, когда правда о том, что Мо Жань тайно изучал запретную технику Вэйци Чжэньлун, вышла наружу, Сюэ Чжэнъюн принял его сторону и предпочел поверить ему. Однако на этот раз этот человек в гневе вскочил на ноги и яростно уставился на него своими тигриными глазами. Казалось, еще немного, и его начнет рвать кровью.

— Мерзкое отродье! Ты — скотина, просто мерзкая тварь! — в ярости закричал он.

Услышав эти слова, Мо Жань расхохотался еще громче, уже не скрывая своего удовлетворения и самодовольства. Он смеялся так весело и самозабвенно, что в уголках его глаз выступили слезы.

Он изнасиловал девушку?

И Сюэ Чжэнъюн в это поверил.

Сюэ Чжэнъюн и правда в это поверил.

— Ха-ха-ха… — ликующая улыбка вдруг сошла с его лица, сердце охватила беспросветная тьма отчаяния, и он сдался ей, полностью признав свое поражение. Красивое лицо исказилось в болезненной гримасе и оплыло, подобно воску.

— Верно, я действительно совершил все эти чудовищные преступления. Я убил твоего племянника и довел до самоубийства ту бедняжку, ну так и что с того? Дядя, ты собираешься вершить справедливость и убить меня, чтобы…

Не успел он договорить, как его грудь пронзила острая боль.

Не желая слушать слова Мо Жаня, вспыльчивый по характеру Сюэ Чжэнъюн, яростно бранясь, набросился на него. Когда острие его веера проткнуло грудь Мо Жаня, в его сверкающих ненавистью глазах стояли слезы.

Мо Жань ошеломленно замер, но уже мгновение спустя его губы растянулись в едва заметной усмешке. Опустив голову, он какое-то время наблюдал, как на его груди медленно расплывается кровавое пятно, прежде чем со вздохом сказал:

— Дядя, так много лет я называл тебя моим дядей, однако, в конце концов, ты все равно не веришь мне.