Первой была Дженни Смит, она из Зала славы езды на каноэ, церкви святого Павла, и доказала, что каноэ не единственное, на чем она спускалась. Она очень нервничала, когда я снимал с неё штаны, но как только она поняла, что я буду играть по ее правилам, то была в восторге, когда я ее ел.

Думаю, что был первым, кто когда-либо делал это с ней. Должен признать, что, хотя это не мое любимое занятие в спальне, я, конечно, делал это раньше, в первый раз, и это определенно фаворит дам. Если бы мои коллеги не воспользовались этой возможностью, я был более чем счастлив компенсировать их невнимательность.

Мы с Дженни не стали встречаться, и были больше похожими на друзей с плюсом. С другой стороны, девочки говорят, даже больше, чем ребята, и, вероятно, более честно. Когда Шелли, Тэмми и Дженни начали рассказывать подругам о моих устных навыках, я стал еще более популярным, чем когда Тесса сказала им, что я герой. Герои хороши; герои, которые едят киску, еще лучше! Я не собираюсь говорить, что телефоны звенели без умолку, и девочки били по моей двери, но если я не хотел быть одиноким, то не был.

Когда становилось теплее, особенно летом, когда начинались каникулы, не было ничего приятнее поездки на велосипедах с девушкой к Лох Рэйвен. Пикник, пледы… все просто. Плавать в хранилище было нельзя, но было много кустов, в которые можно поставить велосипеды и отправиться куда-нибудь, где вас не видно. Для девушек это интересный и освобождающий опыт. Ланч на природе, небольшой сон… и затем соблазнение.

Ветерок скользящий по голой коже… всегда возбуждает.

Я получил свои документы и работу складовщиком в Hutzlers во время Рождественской лихорадки. Первая работа – и первое увольнение!

Позже, в том же году, когда наступило лето, я нашел работу в Pot Springs Pizza. На минимальную ставку, но можно было есть сколько угодно пиццы! Я работал там в свой первый раз и это была отлично! Я доработался до менеджера ночной смены и научился делать пиццу. Очень полезный навык! В этот раз я даже запомнил рецепты.

Также начал запоминать и записывать рецепты маминых блюд. Оба моих родителя были хорошими поварами, и спустя годы, я тоже стал весьма неплохим. Это очень пригодилось, когда я женился, потому что нет на свете повара хуже Мэрилин. Если бы вы зашли к нам домой, когда мы оба были вместе, готовил бы нам всем ужин я.

Ну, Мэрилин могла хотя бы воду закипятить.

Хэмильтон стал непередаваемо враждебен ко мне в десятом классе и летом после него. Я правда не знал, как с ним справляться. Мама же и слышать не хотела, что были какие-то проблемы, а папа не собирался даже пытаться ей что-нибудь сказать об этом. Все ложилось на меня и было куда хуже, чем в первый раз.

Я слышал много сказок и басен о братской любви. По идее, мы должны всегда быть способны преодолеть наши различия и быть вместе, брат за брата. Но это не наш случай.

Он всегда был слишком зациклен на себе и озадачен тем, как бы навредить мне как можно сильнее. В первый раз он становился настолько невыносим, что я бил его, но это ничего никогда не решало. Сейчас же я просто уходил. Не важно, что я с ним делал и как угрожал, не важно, что приказывали ему родители, если он не хотел что-то делать, он этого не делал. Большинство людей учится через боль – если плита горячая, ты её не трогаешь. Он учиться отказывался. Он был психопатом? Социопатом? Психом? Что бы не так с ним ни было, исправить я это не мог, а мама даже подумать не могла, что у её "хорошего" сыночка могут быть какие-то проблемы.

Я был "плохим" сыном, не хотел жить так, как она мне скажет. Даже когда отец заболел Альцгеймером, она вызванивала меня за триста миль и заставляла приехать, просто чтобы я с ним повидался и она могла пожаловаться о том, как далеко я живу и как мне на всех плевать. Боже, Мам, почему, по-твоему, я переехал за три сотни миль!?

Мы с Мэрилин шутили, что если у нас появится проблема с воспитанием детей, то нам нужно представить, что бы сделали мои родители – и затем поступить в точности до наоборот! (Конечно, Паркер, говорил нам тоже самое, но у него при этом было такое невозмутимое лицо, что мы так и не поняли шутил он или нет)

Брат всегда считал себя умнее остальных (ладно, так и было) и что это не обязывало его соблюдать правила приличия и нормальное отношение к людям. Я помню один день благодарения в 2010-ых, когда мы ехали к Сьюзи. Я уехал из Мэриленда сорок лет назад и нуждался в том, чтобы меня направляли по дороге. С нами ехали брат и мама. Он отказался помочь, вместо этого дразня и издеваясь надо мной. Ради бога, нам было под шестьдесят, а он вел себя как четырехлетний ребенок. Закончилось всё тем, что я наорал на него перед нашей матерью "Прекращай страдать херней и скажи, куда мне ехать!" Даже после этого он отказывался говорить, пока мама, которой было восемьдесят, не сказала ему вести себя прилично.

Сейчас же всё стало куда хуже. Похоже, что чем успешнее я становился, чем быстрее продвигался в школе, тем больше он меня ненавидел. Он всегда совал свой нос куда не надо, но теперь он просто пытался проломиться в мой шкафчик и испортить всё, что у меня было.

Думаю, не стоит говорить, что когда его ловили на горячем, он лгал и отрицал всё. Иногда это работало, иногда – нет. Когда он разлил чернила на мои галстуки, то умудрился испачкать свои руки, что было несмываемым доказательством (ха-ха). Я измерил свой шкаф и заказал по почте металлический шкафчик, что поместил внутрь. Хэмильтон был в ярости, как и мама, но отец разрешил оставить его. Я купил другой замок, ключ по-прежнему не снимал с шеи.

Даже Сьюзи поняла, что с Хэмом что-то не так. Когда умерла Мэрилин, а Элисон, Сьюзи и её семья приехали на похороны за три сотни миль от дома, Хэмильтон даже цветов не отправил.

В этой же раз его неприязнь ко мне сменилась ненавистью.

В первый раз, Мэрилин и дети не хотели даже появляться рядом с ним. Мэгги даже не заходила, если только рядом с ней не было Джексона, а она не позволяла приходить им вместе до свадьбы. Большая часть семьи считала его жутковатым, что-то типа Нормана Бэйтса из "Психо", только без всей истории про убийства. Сейчас же я не был уверен в том, что обойдется без убийств, особенно учитывая моё собственное желание его прикончить.

С другой же стороны, мой первый раз многому меня научил. Особенно, то что у Элисон был синдром Вильямса. Самое главное, когда растишь ребенка с отклонениями (или как мы, чуть менее политкорректно называли это в шестидесятые-семидесятые, дебилизм), так это – терпение.

Многим вещам ребенок так и не научится, не важно как сильно на него орать или бить. Не то, чтобы я так когда-нибудь поступал, никогда не был монстром, но терпению учиться нужно. А Хэмильтон уже подбирался к его концу.

Но я научился.

В прошлый раз мы часто дрались, когда его поведение и ослиная упрямость доводили меня до края. Сейчас же я просто вставал и уходил. Я спал в собственной спальне, а все свои вещи держал под замком.

Попрошу заметить, всё это было довольно депрессивно.

Я провел первый двадцать один год моей жизни в такой обстановке, постоянно выслушивая то, какая я неудача и разочарование. Теперь же мне приходилось проходить через это снова, только приумножив всё, что было раньше. Теперь я был куда большим разочарованием и куда большей неудачей. Я понимал, что происходило, и это иногда создавало мне очень грустные дни. Вторая жизнь не всегда прекрасна.

Еще я поменял свой внешний вид. Раньше я всегда пытался одеваться как хиппи, как и любой другой парень в школе. Все мы, нон-конформисты, просто обязаны были быть конформистами по отношению друг к другу. Униформой были синие джинсы, футболка и кроссовки. Иногда меняли на берцы или байкерские сапоги. Волосы все носили длинные, такие же длинные у парней, как и девушек. К тому времени, мои волосы были такими длинными, что приходилось носить ленту со знаком мира на ней.

Если бы я только мог сохранить эту прическу! Даже тогда я знал, что облысение – наследственное. Оно текло по семье, огибая женщин. Отец мамы был лысым как бильярдный шар. Мне же предстояло стать полностью лысым к тридцати-пяти годам.