– Как это всё работает? – спросил я.

– В аэропорту нас досмотрят багамские таможенники. Нужно оставаться в самолёте, пока они не закончат.

Ладно, звучит разумно. А потом.

– А когда мы полетим домой? Нас проверят на таможне в Аттике? – это уже звучало нелепо. В каждом мелком аэропортишке в Америке не может быть таможенников.

– Нет, – покачал он головой. – Во-первых, на обратном пути нам нужно будет дозаправиться – за один раз мы не долетим. Так что мы полетим куда-то, где есть таможенники, и пройдём досмотр. Внутри США мы можем заправляться и летать где хотим. С этого момента это уже будет внутренний полёт, так что наш маршрут станет нашим личным делом.

– Так мы летим в Майами и проходим таможню там?

– Вероятно, севернее. Я думаю о Шарлотте. Это достаточно большой аэропорт, чтобы иметь таможню, но не настолько, чтобы потеряться в очереди, и как раз на полпути до Аттики. Кстати, зачем, Бога ради, вам лететь в Аттику?

– Наш ребёнок остался там с семьёй Мэрилин. Иначе мы летели бы вдвоём! – Мэрилин показала язык нам обоим, на что я просто рассмеялся.

Джим лишь улыбнулся и схватил пару чемоданов. Я последовал за ним к самолёту и передал остальные сумки, чтобы он погрузил их внутрь. Затем мы вернулись назад, и Джон пригласил нас подняться по трапу в самолёт. Как джентльмен, я позволил Мэрилин подняться первой. Тот факт, что мне нравилось глядеть на её ноги, когда она поднималась по лестнице, был здесь совершенно не при чём!

И это заставило меня задуматься.

Согнувшись почти вдвое (там был удивительно низкий потолок, между 4 и 5 футами), я стоял там, в передней кабине, и осматривался, когда на борт поднялся пилот. За ним последовала эффектная блондинка, одетая во что-то вроде формы стюардессы. Я с любопытством поглядел на неё:

– Таким маленьким детям, как мы, без стюардессы никуда?

– Я бортпроводница! – с улыбкой ответила она. – Ну, не совсем. Я жена Джима. Иногда я летаю с ним.

– Привет. Карл и Мэрилин Бакмэн.

– Саманта Джонсон. Давайте-ка поднимем вас в воздух. Когда мы будем в небе, я открою бутылку шампанского, любезно предоставленную вашим турагентом.

– Ну, это мило. Уверен, она где-то внесена в счёт, но всё равно мило, – с улыбкой ответил я.

А затем поглядел, где села Мэрилин. В самолёте было 6 сидений, три ряда по два сидения в каждом. Мэрилин сидела в первом ряду, скрестив ноги и отлично демонстрируя бёдра. Я снова повернулся к Саманте и понизил голос:

– Простите, а где вы будете сидеть во время полёта?

Саманта поглядела на Мэрилин, а затем улыбнулась:

– Думаю, я могу лететь впереди, с Джимом. У нас есть перегородка между кабиной и салоном.

– Это очень мило с вашей стороны, – улыбнулся я в ответ.

А затем развернулся и пошёл к сидениям. Мэрилин сидела с правой стороны и глядела в окно. Я сел через проход от неё.

– Я поверить в это не могу, – сказала Мэрилин, повернувшись ко мне.

– Должен признать, это явно превосходит последнюю авиакомпанию, которой я летал.

– Хм-м?

– Ну, знаешь, там были я и сотня моих ближайших друзей, и нам даже не нужно было волноваться, не разобьётся ли борт при приземлении – к тому моменту нас уже не было бы на борту!

– Ага, но готова спорить – у вас не было таких удобных сидений.

– И не было бортпроводницы, подающей шампанское.

– Шампанское! Ещё только середина утра!

– Где-нибудь в мире сейчас пять часов. Но если ты не хочешь…

– Я этого не говорила! – прервала меня Мэрилин.

В этот момент Джонсон вышел из кабины и направился к дверям, затащил трап в самолёт, а затем закрыл дверь и подошёл к нам:

– Давайте-ка пристёгиваться, народ.

Он вернулся в кабину, а Саманта вышла, чтобы ненадолго вернуться к обязанностям борпроводницы.

– Вам показать, как застёгивать ремни?

– Думаю, мы сами справимся.

Только затем раздался шум заводимых двигателей. Саманта перебралась на откидное сидение сразу перед дверью в кабину. Я поглядел на Мэрилин:

– Ты же знаешь, какую позу нужно принимать в случае аварии?

– Какую?

– Наклоняешься, суёшь голову себе между ног и целуешь зад на прощание!

– Заткнись! Нельзя говорить такое прямо в самолёте?

– А то что? – рассмеялся я. – Расстрою остальных пассажиров? – в ответ она лишь показала мне язык.

Повернувшись вперёд, я изучил своё сидение. Кресла в самолёте были действительно красивыми и роскошно отделанными, большими, широкими и мягкими. Должно быть, они были сделаны из действительно счастливой коровы. Салон был не очень велик, но всё ещё заметно превосходил заднюю часть 727-го, с кричащей четырёхлеткой с одной стороны и потным толстым Шринером с другой, мучающимся похмельем и роющимся в рюкзаке.

Конечно, не всё было похоже на 727-й. В моей первой жизни я пару раз летал на частных самолётах. В большинстве случаев их заказывали поставщики трейлеров, но одно время я был в ITT и летал пару раз на их корпоративных самолётах. Это было в те дни, когда ITT был одним из крупнейших конгломератов и имел целый воздушный флот. Их гордостью и красой был 727-й, переоборудованный в корпоративный джет. Оставим в стороне супер-мягкие кресла и места для ног, это как гибрид комнаты для совещаний и спальни. Как только мы взошли на борт, нас поприветствовал стюард и сказал, что как только мы взлетим, он примет наши заказы на напитки и уточнил, как готовить наши стейки. Мы были просто кучкой офисных работников, до красных глаз мотающихся из Сиэттла в Нью-Йорк, а попали будто в казино с высокими ставками. Мы были как рабочие, протирающие целлюлозу на целлюлозной мельнице – а зарабатывали в три раза больше, чем могли потратить. Я много раз ездил на этом борту, а каждый раз ощущал его всё более удобным.

В то время я работал в лаборатории в Нью-Джерси – и меня перевели на три месяца в Уэст-Кост, на замену. Там, без своих семьи и друзей, мы все дичали. Я отрастил волосы до плеч и впервые вырастил полную бороду. Раз в месяц они отвозили нас домой, чтобы мы могли увидеть семьи после нескольких 84-часовых рабочих недель. Когда я вошёл в лабораторию, чтобы проверить почту, люди уставились на меня и отошли подальше от волосатого пещерного человека, двигающегося по коридору. Но, конечно, лучшим моментом было, когда я впервые прилетел домой и зашёл в квартиру, пока Мэрилин была на работе. Я был уставшим, так что тут же забрался в кровать и уснул. Вечером я был разбужен от дикого крика моей жены, разносившегося по всей спальне. Она не знала, что я пришёл домой, и не знала, кто этот волосатый бородатый мужик, спящий в её кровати! Конечно же, спустя секунд 10 она поняла, кто я, и присоединилась ко мне в постели. Это был долгий цикл в Уэст-Кост.

Так или иначе, тот 727-й установил золотой стандарт для корпоративных самолётов, таким был даже Playboy DC-9, которым какое-то время владел Хью Хефнер. Эта птичка была не такой роскошной, но тоже вполне милой, и очевидно, могла развить немалую скорость. Когда мы проехали взлётную полосу, Джим Джонсон втопил педаль в пол, и я обнаружил себя плотно вжатым в сидение. Кажется, он разгонялся не очень долго, а сразу начал, точно трахнутая мартышка, взмывать под сумасшедшим углом. Поглядев на жену, я увидел, что она смотрит на меня со смесью недоверия и страха. Я лишь улыбнулся в ответ.

Прошло почти 10 минут прежде, чем мы набрали крейсерскую высоту и выровнялись. Тогда Саманта отстегнулась и поднялась на ноги. Она открыла потайной шкафчик и вынула оттуда пару бокалов для шампанского. Их она вручила нам, а сама открыла другой тайничок, где был спрятан холодильник. Внутри была бутылка Dom Perignon. Она вынула её, осторожно вытащила пробку, а затем разлила нам по бокалам. Потом вставила бутылку в держатель, встроенный в стену салона возле меня.

– Теперь я пойду вперёд. Когда будем за десять минут до Элеутеры я дам вам знать, – она направилась вперёд к кабине, а минуту спустя захлопнулась полная перегородка, отделив кабину от салона.