Я не надевал форму с тех пор, как вернулся из Гондураса. Мне пришлось выудить её и поглядеть, как она на мне теперь сидит. Она сидела, чуть свободно в поясе, но не так уж плохо. Я дал её Мэрилин, чтобы та почистила её. Может, я и уйду, но уйду красиво.

С утра в груди было странное чувство – что это в последний раз. Я даже прикрепил на грудь гондурасский жетон десантника. Мэрилин надела милую синюю юбку до колен и белую блузку, а также туфли, а на Чарли был маленький комбинезончик защитного цвета, который она достала в армейском магазинчике. Я подвёз нас. Водить я начал на этой неделе, но ещё не на большие расстояния. Полковник Физерстоун действительно ждал нас там! Это удивило меня – я то думал, что он в Вашингтоне или где-нибудь ещё, пытает очередных злодеев.

Он завел меня внутрь офиса и провёл к столу. Пока я подписывал целую гору документов, что положил передо мной штабной офицер, он играл с моим сыном в ладушки. Я был им больше не нужен, но, казалось, и избавляться от меня они тоже не спешили! Наконец, я закончил, и полковник снова встал.

– Следуйте за мной. Полковник хотел вручить вам её, но он занят в другом месте.

Мы последовали за полковником Физерстоуном в коридор, ведущий к ангару 1-го батальона, но не вошли. Вместо этого он отправил штабного внутрь, и через пару минут он распахнул дверь и сделал жест идти сначала мне, а затем Мэрилин с ребёнком. Он шёл последним.

СМИРРР-НА! – рявкнул низкий баритон сбоку ангара.

Я недоверчиво стоял там, пока целый батальон, почти тысяча солдат, построенные в ряды и колонны, отдавали мне честь. В конце ангара была маленькая сцена, украшенная флагами, и маленький подиум.

Прикосновение к плечу заставило меня очнуться. Я повернул голову и увидел, что Физерстоун улыбается мне. Он указал вперёд, на сцену, и сказал:

– Шагом марш! И попытайся придумать речь покороче.

Слава Иисусу, что я провёл последние четыре года (и ещё какое-то время до) в условиях военной дисциплины, так как мной рулила мышечная память и ничего больше. Выйдя на сцену, я огляделся по сторонам, и увидел полковника Лонгворта, командира 505-й, и подполковника Смолла, нового командира 1-га Батальона. На полу сцены была маленькая точка, помеченная крестом из изоленты. Подполковник Смолл поглядел на меня, когда я дошёл до туда, и прошептал, чтобы я остановился и повернулся к батальону лицом. Когда я сделал это, громкий голос, в котором я узнал голос майора батальона, раздался вновь:

– ПАРРРАДОМ ВСТАТЬ!

Батальон тут же встал в парадную стойку.

С места, где стоял, я мог видеть: батальон стоит навытяжку. Я думал, что бригада была на цикле поддержки, но не было в этом уверен. Будучи в медицинском отпуске, я не следил за циклами. Все были в камуфляже, кроме нескольких офицеров, включая Лонгворта и Смолла. Среди стоящих в первом ряду, в центральной колонне, я узнал 3-й взвод, роту Чарли, включая также одного штатского – тоже стоящего навытяжку. В других сторонах тоже было небольшое количество гражданских.

Я перевёл взгляд из «зала» на сцену, когда полковник Лонгворт вышел на подиум.

– Все мы здесь знаем, почему капитан Бакмэн чествуется сегодня. Также все мы знаем, почему мы не можем утвердить эту причину или обсуждать её. Капитан Бакмэн, прошу, сделайте шаг вперёд.

В этот момент его адъютант громко объявил:

– Внимание, зачитывается приказ!

Я сделал два шага вперёд, до ещё одной отметки, и обратился в слух (не то чтобы раньше я не слушал). Полковник Лонгворт открыл маленькую папочку и зачитал со подиума:

«За отважную и достойную службу под знаменем 505-го Полка Десантной Пехоты. Во время тренировочной операции, будучи прикреплённым к роте Чарли, 1-й Батальон, 505-й Полк Десантной Пехоты, капитан Бакмэн взял на себя командование и вёл свой отряд с мужеством и достоинством. Его действия соответствовали высочайшим традициям службы и демонстрировали его великую доблесть, доблесть 82-й Воздушной Дивизии и Армии Соеднинённых Штатов».

Затем полковник открыл маленькую коробочку для украшений и достал Бронзовую Звезду. Это была настоящая медаль, бронзовая пятиконечная звезда, висящая на красной ленте с синими и белыми вертикальными полосами. Я знал, что внутри коробочки также есть планка с кусочком ленты, сама лента – на случай, если эта износится – и миниатюрная версия медали для прикрепления на вечернюю форму. Полковник приколол медаль мне на грудь, и фотограф запечатлел этот момент. Затем от отступил и отдал мне честь, и я увидел сквозь слёзы на глазах, что и все остальные в помещении вытянулись и отдают честь.

Я салютнул в ответ. Он опустил руку и сказал:

– Капитан, можете что-то произнести, если хотите.

– Оставайтесь здесь, пожалуйста, – прошептал я, повернувшись так, чтобы он закрывал меня от взглядов, я вытащил платок и быстро вытер глаза. Затем я кивнул и прошептал: – Спасибо.

Полковник Лонгворт улыбнулся и с кивком отошёл.

Я шагнул на подиум. Поглядел на море зелёной формы, и осознал, что больше никогда не буду частью чего-то подобного.

– Я буду краток. Все мы – бойцы самой лучшей дивизии во всей Армии Соединённых Штатов. 82-ю Воздушную уважают друзья нашей нации и боятся её враги. И вы, парни, являетесь причиной и этого уважения, и этого страха. Спасибо, что позволили мне служить с вами. Это было честью и привилегией. Спасибо, – я шагнул назад с подиума, снова силясь оставить глаза сухими.

Подполковник Смолл шагнул вперёд, сжимая в руке что-то маленькое. Он взошёл на подиум и сказал:

– Капитан, я знаю, что вы – часть 319-й. Но теперь эта нашивка говорит, что вы также часть и 505-й, – он поднял нашивку с четырьмя полосами и крылатой чёрной пантерой поверх, и вручил её мне под всеобщие аплодисменты. Я взял нашивку и вытянул её вперёд, а затем пожал ему руку.

Я чуть не упустил сержанта, руководившего окончанием парада. Полковники настояли, чтобы я позировал для фото, и Мэрилин с Чарли тоже в это вовлекли. Затем я был освобождён – и сошёл со сцены. Меня тут же обступили люди, с которыми я прыгал в Никарагуа. Несколько из них тоже оказались с жёнами, хотя большинство парней были одни. Больше всего я запомнил жену сержанта Бриско (теперь – старшего сержанта Бриско), которая поцеловала меня в щёку и поблагодарила, что я вернул её мужа домой.

Гражданский, стоящий с ними, оказался рядовым Смитом, теперь одетым в брюки хаки и рубашку и стоящим на костылях.

– Я же сказал, что мы все прыгнули и все вернёмся, рядовой, – сказал я ему.

Он улыбнулся и кивнул.

– Слышал, вы тоже уходите.

– Как только я выйду отсюда – я история. Как нога?

– В ней теперь три штыря и титановая пластина, а так нормально, – со смехом ответил он.

– Может быть, тебе всё-таки стоило дать мне спасти твою ногу, а?

– Спасибо, сэр, – он потянулся, чтобы пожать мне руку.

Гораздо более печальный момент настал, когда меня познакомили с пожилым человеком, лет шестидесяти, который стоял в стороне. Подполковник Смолл подвёл его ко мне и сказал:

– Капитан, я хотел бы познакомить вам с полковником Джоном Донованом. Он отец капитана Донована.

Я повернулся к отцу человека, с которым я прыгал в Никарагуа. Он был одет в гражданское, но это не имело значения: я вытянулся и отдал честь.

– Я очень сожалею о вашей потере, сэр. В Гондурасе я успел узнать Боба как хорошего человека и превосходного офицера.

– Спасибо вам, капитан, что привезли его домой для нас.

– Если бы всё было наоборот, сэр, он бы сделал то же самое, – ответил я, – Сэр, миссис Донован здесь? Я должен отдать дань уважения.

– Элеанор отвезла девочек домой, в Канзас, – покачал он головой.

– Что ж, передайте, пожалуйста, мои соболезнования, когда увидите их в следующий раз.

– Сделаю, сынок. Я просто хочу сказать спасибо, что ты привёз его домой.

– Мы все вошли, сэр, – кивнул я, – и все вышли. Боб верил в это, как и все мы.

Полковник Донован ушёл, и я повернулся к сержанту Бриско.