– Жаль, что мы не можем вернуться в Хилтон на пару часов.
Она посмеялась над этим.
– Поверить не могу, что мы это сделали.
– Сейчас будет даже лучше… без… ну… ты знаешь.
Она просто закатила глаза.
– Эти штуки просто омерзительны!
– Но необходимы!
Она кивнула, но добавила:
– Фу!
– Приходи в Бочки через неделю-другую и проведи со мной выходной. Выгоним Брэдли и сойдем с ума, – Я прислонил своё тело к ней, – Мне очень нравится спать с тобой, даже когда мы просто спим!
– Хорошо. Может будем видеться каждые выходные?
Теперь настал мой черед кивать в согласии.
– Как будем проводить наш отпуск? Куда поедем на зимних каникулах?
Мэрилин любопытно глянула на меня. С другого конца склада раздался какой-то звук, так что мы слегка отодвинулись друг от друга и выскочили через боковую дверь держась рука об руку.
– Есть идеи? – спросила она.
– Ну, я думал о том, что почти весь январь у меня каникулы. Я не знаю какое у тебя расписание, но хотя бы пара недель каникул выпадет на январь. Ты могла бы навестить меня, а потом мы поедем на отдых.
Её лицо выражало полную решительность.
– Куда?
Я пожал плечами.
– Какая разница? Куда-нибудь, где теплее и более солнечно, чем в зимнем Нью-Йорке!
Она раздраженно посмотрела на меня.
– Нью Йорк – отличное место зимой!
– Только если ты не в бикини!
Девушка хихикнула.
– Знаешь как найти соляриум?
– Соляриум? Зачем он мне?
Я обнял её и прошептал на ухо:
– Потому что я найду тебе самый маленькие в мире бикини, и тебе нужно будет хорошенько загореть, прежде, чем ты сможешь его носить.
Она ужасно покраснела.
– Боже мой!
– Оно будет таким маленьким, что мне придется везде побрить тебя!
– Ты само зло!
Она схватила мою руку и потащила обратно к дому. Время ланча.
После него мы еще немного подурачились, затем я вздремнул час-другой. В три, когда я проснулся, Мэрилин спросила пойду ли я с ней в церковь. Я пожал плечами.
– Конечно, но только не садись рядом. Когда меня пронзит молния, не хочу, чтобы тебя задело ненароком.
– Очень смешно.
В пол четвертого показалось всё семейство. Я сменил рубашку и надел рубашку для костюма, вместе с галстуком, что я забросил в свой рюкзак.
Дома, когда я был маленьким, "Воскресенье" включало в себя специальную одежду. Костюмы и галстуки для парней, платья для женщин.
Было удивительно узнать, что у католиков котируются простые чистые вещи.
А в сельской местности это значило – свежие комбинезоны с галошами сгодятся! Моя мать бы с ума сошла!
И вот, простой галстук делал меня красивее остальных парней.
Они отправились к Сэнт Питерс двумя машинами. Мы с Мэрилин поехали отдельно в моей машине. Она надела джинсы и приличную рубашку.
Мы сели вместе на двух скамьях. Гарриет и Большой Боб на задней. Так им явно будет проще будет раздавать подзатыльники по непослушным головам.
Я был на неисчислимом количестве служб раньше, и еще больше пропустил. Я взял всю свою силу воли в кулак, чтобы не прошептать Мэрилин о том, что я думаю о проповеди священника. В какой-то момент все доросло до того, что Мэрилин перестала меня просить ходить на них, потому что я не мог себя нормально вести.
Думаю, это случилось после того, как один из пасторов в её церкви сравнил святую неделю с бейсбольной игрой. Или когда другой старый священник повторил за Вторым Ватиканским Собором и назвал евреев убийцами Христа.
Мой мать была на четверть еврейкой (девичья фамилия Розенкранц – длинная история, себя она всё равно считала Лютеранкой). Этого хватало, чтобы она могла огребсти проблем с нацистами. Я встал, рассказал священнику то, что о нем думаю и ушел. Мэрилин в тот день очень за меня переживала.
И я уже молчу о секс-скандалах со священниками, что сломили церковь. К тому времени, как перестал ходить с ней на службу, я уже несколько раз жертвовал деньги фонду пострадавших от насилия в церкви. Мэрилин прожила достаточно долго, чтобы увидеть как всё закончилось. И это тоже убило её.
Мэрилин яростно отрицала существование проблем в католической церкви. Каждый раз когда происходил секс-скандал в протестантской церкви, может быть раз в год, она начинала твердить о том, что у нас такие же проблемы как у них. Совершенно не обращая внимания на то, что за последние два десятилетия с католиками такое происходило примерно раз в неделю! Нет, все дело было в том, что такие анти-религиозные люди, как я, представляли всё в дурном свете.
У меня был другой взгляд на вещи. Исторически, до второй мировой войны, священниками становились молодые люди из низших слоев, семей иммигрантов. Парни, у которых не было шансов получить приличное образование или нормальную работу. Что же насчет целибата, ну, у церкви богатый опыт в этом деле. Суть в том, что пока никого не уличили в таком, то всем было плевать. Во время войны произошло массивное расширение дешевого и оплачиваемого высшего образования. Рынок труда взорвался. Внезапно, все эти итальянские, ирландские и польские дети получили возможность получить дипломы и найти хорошие работы. В то же время церковь сдвинулась направо, требуя ото всех целибата.
Результат был предсказуем. "Нормальные", например, гетеросексуальные мужчины больше не были вынуждены идти в церковь, чтобы нормально чувствовать себя в этой жизни. Остались только "ненормальные" кандидаты, другими словами – геи и педофилы. Получив резкий и массивный отток желающих стать священниками, церковь до ужаса опустила стандарты для тех, кто хотел получить сан. По некоторым расчетам, к девяностым, большинство студентов католических семинарий были не-гетеросексуальны. Это математический расчет, элемент теории множеств, моей специализации – если исключить все члены подмножеств из надмножеств, то оставшееся число членов надмножеств будет являться всеми членами других подмножеств. Другими словами, убери гетеросексуалов, которым нравятся взрослые женщины и останутся только гомосексуалисты и гетеросексуалы, которым нравятся дети.
Вероятно есть и другое объяснение, но я был уверен в своей версии.
Если бы я упоминал об этом Мэрилин или её семье, то подложил бы себе свинью. Я лишь сидел там, на скамье, слушал и держал рот на замке. Никто не говорил ни слова, пока не пришло время исповеди. Я остался сидеть на месте.
Все посмотрели на меня с любопытством и спросили об этом лишь когда мы покинули церковь.
Я просто сказал им, что я Лютеранин, а не католик. Они очень странно на меня посмотрели, но больше ничего не сказали.
Во всей семье, учитывая все супружеские четы и родственники, я был единственным не-католиком. Они не заставляли тебя чувствовать себя словно педофил. Ну, почти.
В субботу на ужин были бургеры, которые я обычно люблю, если вот только они не сгоревшие до углей. Таким образом их любил есть Боб. В воскресенье планировался ростбиф, прожаренный до состояния тоненькой кожаной субстанции и политый вязкой коричневой подливой.
Я напомнил Мэрилин, что мы на ужин куда-нибудь поедем. Она кивнула и пошла наверх, чтобы переодеться. Я проглотил парочку кусочков сыра приготовленного для бургеров, дабы убить время, мы с Большим Бобом выпили пива. Сыр был белым и американским, тот вид, что переживет ядерную бурю и апокалипсис. Пили мы Heineken. Большой Боб разбирался в пиве.
Мэрилин спустилась вниз за несколько минут до семи, и мой рот внезапно пересох. На ней была надета та короткая джинсовая юбочка, которую она надевала в одну ночь в Оушн-сити, вместе с сандалями на каблуке. На ней была очень узкая красная блузка в клеточку и лифчик. Девушка выглядела за гранью сексуальности, её парфюм сводил меня с ума. Я был уверен, что родители ей что-нибудь скажут, но они промолчали.
У Гарриет и Большого Боба в голове стоял прекрасный механизм – они не видели то, чего не хотели видеть. Они не хотели осознавать, что их старшая дочь ебется с студентом-солдатом из братства, так что они просто натянули на глаза пелену.