В армии не служил.

В антисоветских проявлениях не замечен. Злоупотребляет спиртным, в пьяном виде буйствует и склонен к противоправным действиям».

«Честолюбив, — дописал Малкин. — Газова, сменившего Марчука на посту первого секретаря крайкома, встретил недружелюбно. Подбирает фактуру для его компрометации. Настраивает против него сотрудников крайкома и руководителей низовых парторганизаций, распространяет клеветнические измышления. Считая себя несправедливо обойденным, рассчитывает, убрав Газова, занять должность Первого. О намерениях Ершова проинформировать НКВД».

Закончив писать и водрузив папку на место, Малкин неожиданно вспомнил о деле Столовицкого, младшего лейтенанта госбезопасности, сотрудника УГБ УНКВД. На отчетно-выборном партсобрании он, не посоветовавшись со старшими товарищами, выступил против любимца Малкина Захарченко, рекомендованного в партком, и Заявил о его тесной связи с врагом народа Жемчужниковым. Малкин увидел в этом выпад против себя, поскольку тоже тесно и плодотворно работал в свое время с Жемчужниковым, и дал команду Сербинову принять меры к немедленной политической изоляции неудавшегося клеветника.

— Сербинов! — прокричал он в телефонную трубку. — Ты не забыл о Столовицком? Что-то, я смотрю, он, как и прежде, трясет задницей по коридорам Управления. Ты что? Бессилен его обуздать и привести в норму?

— Нет, Иван Павлович, не забыл. Извините, что не проинформировал вас. 13 апреля на собрании первички УГБ он исключен из партии. Помимо вражеской вылазки и заведомо клеветнического заявления против члена ВКП(б) — одного из лучших ударников Захарченко и неискренности при проведении партийного расследования по этому факту мы вменили ему также преступную связь с женой врага народа Шефер и связанное с ним предательство, выразившееся в разглашении тайны следствия заинтересованному лицу.

— А вы не перестарались? За разглашение государственной тайны его нужно арестовывать.

— Это мы и намереваемся сделать.

— Чем докажете? Не забывайте, что он сотрудник аппарата, знаком с нашей кухней и без боя не сдастся.

— Все продумано, Иван Павлович, не беспокойтесь. Оформим и для наглядности пропустим через «тройку».

— Смотрите, чтобы эта наглядность не оказалась слишком наглядной.

— Не окажется. Мы с месячишко подержим его вне партии, пусть он, как вы удачно выразились, потрясет гузном по коридорам, а потом арестуем, и его песенка будет спета.

— Ну давай, давай! Ты специалист — я на тебя надеюсь.

Отъезд Марчука сильно расстроил планы Осипова. Рассчитывать на помощь крайкома в осуществлении задуманного «свержения» Малкина теперь не приходилось. Газов держался настороженно, глубоко запрятав свои мысли и чувства. Опытный энкавэдэшник, он не мог не понимать, в какой сложной ситуации оказался, и разрядить ее, вероятно, намеревался одним ударом, тщательно подготовившись.

— Что будем делать? — торопил его деятельный Ильин.

— Время покажет! — ответил Осипов неопределенно. — Будем рассчитывать на собственные силы, выдержку и мудрость ЦК.

— Готовиться к худшему, веря в победу? — усмехнулся Ильин. — Наивен ты, Сергей Никитич. Тебе с твоим человеколюбием, мягкостью и верой заниматься политикой не следовало. Кстати, ты заметил, что отношения между Малкиным и Газовым не складываются? Ершов вертится, как проститутка на камышине. Заискивает перед Малкиным, клевещет на Газова…

— Боится. Развенчали Шеболдаева, арестовали Кравцова, неизвестно, как поступят с Марчуком. Могут и до него добраться. Ему бы занять должность Первого — какая-никакая надежда спастись. Малкин, пользуясь случаем, прибирает его к рукам. Значит, единственная наша надежда — Газов. Придется опираться на него.

— Если он позволит.

— Позволит. Он тоже нуждается в поддержке. Одному ему не продержаться, даже если он любезен ЦК. Кстати, отзывы старых большевиков о нем неплохие. Ты его помнишь?

Ильин пожал плечами.

— Он ведь в двадцатых секретарствовал в Адыгейском обкоме.

— Знаю, что был такой. Общаться не приходилось.

— Ну, тогда они были для нас недосягаемы. В общем — давай без паники. Когда после Жлобы ввязались в драку, мы и на Марчука не рассчитывали. Это потом выяснилось, что он с нами. Вероятно, Газов располагает информацией о ситуации в крае. И мы расширим его познания, если дружно выступим на конференции.

Ильин ушел, а Осипов задумался. В трудное время приходится жить. Люди озверели, охотятся друг на друга, сразу не поймешь, кто свой, а кто ударит в спину. Стало невыносимо сложно работать, особенно, когда стал задумываться над последствиями своих действий. Ершов откровенно игнорирует его, видно, сказывается зависимость от Малкина. Практической помощи не оказывает, ограничивается демагогией. Представленный ему для корректировки и визирования отчетный доклад испоганил до неузнаваемости. Все положительное о работе бюро и пленума вычеркнул. Вписал негатив: получалось так, что Осипов должен был объявить себя на конференции бездельником, а всю свою деятельность на посту секретаря горкома — вредительской. Наверняка трудились вместе с Малкиным. Завертелись мысли вокруг Малкина. Вспомнил об анонимках, которые лежали пока мертвым грузом. Подумал, что пора принимать по ним решение. Посмотрел на часы: два ночи. Поздновато, но раз уж вспомнил — откладывать на потом не стоит. Позвонил Безрукову, недавно утвержденному на бюро горкома секретарем парткома УНКВД.

— Здравствуйте, Николай Корнеевич. Бодрствуете?

— Как видите. Извините, с кем имею честь?

— Осипов у аппарата.

— Здравствуйте, Сергей Никитич. Срочное дело?

— Да. Желательно встретиться.

— Через час устраивает?

— Если не можете раньше — давайте через час.

— Хорошо. Я зайду через час, если удастся — раньше.

Закончив разговор, Осипов, чтобы не терять время зря, пошел в кабинет партпросвещения, где группа художников готовила наглядную агитацию для оформления конференции. Пахнущие свежей краской плакаты радовали глаз. Работа шла споро, и, убедившись, что она движется к завершению, пошел к себе. В коридоре встретил Безрукова.

— Хорошо, что вы меня пригласили, Сергей Никитич. Созрело несколько вопросов к горкому, но все как-то недосуг.

— Что за вопросы?

— Хотелось бы посоветоваться по поводу организации в Управлении работы женского коллектива, ну и вообще партработы. Для меня это дело, можно сказать, новое.

— По поводу женского коллектива: завтра, или, точнее, уже сегодня я пришлю к вам своего специалиста, вы организуете ему встречу с тем, кто у вас будет этим вопросом заниматься. Составят план мероприятий и при необходимости будем оказывать помощь по выполнению каждого конкретного пункта. Устраивает?

— Вполне.

— Что касается партработы вообще, то тут одним разговором не обойтись. Общие направления известны, они наверняка изложены в приказах Наркомвнудела, у вас, я знаю, есть своя специфика. Вопросы участия коммунистов УНКВД в партийной жизни города будем продумывать вместе по мере их возникновения. А пока я прощу вас ознакомиться вот с этими анонимками.

— Доносы? На кого?

— На Малкина. Были бы здесь конкретные факты, я бы их отправил в крайком, а возможно, и в ЦК. Здесь только информация к размышлению, поэтому решил посоветоваться с вами.

— Почему не с Малкиным?

— Я помню, что на недавнем заседании бюро мы утверждали секретарем парткома вас, а не Малкина.

— У вас хорошая память. Извините. Я прочту?

— Для того и дал.

Безруков читал анонимки без интереса.

— Чепуха какая-то! — сказал он, возвращая прочитанные письма. — Мало ли кто к кому ходит, кто с кем встречается. У него работа такая: постоянно в гуще масс.

— У вас такая же, однако на вас не пишут.

— Не дошла очередь.

— Николай Корнеевич! Об этих письмах мы знаем вдвоем. Вы и я. Прошу помочь разобраться в этом вопросе. Малкин не рядовой гражданин. Депутат Верховного Совета СССР, начальник УНКВД, и мне не хотелось бы его компрометировать, подключая к проверке других людей. Не подтвердится — спишем в наряд.