— Одна такая пьянка сожрет все, что нам отпущено на месячное содержание агентуры, — засомневался Малкин.

— Я об этом думал, советовался с теми, у кого провокаторская деятельность агентуры поставлена на широкую ногу. Деньги валяются у нас под ногами.

— Интересно.

— Первое: конфискованное имущество.

— Не подходит. Эта статья дохода еле-еле закрывает другие дыры.

— Второе: деньги и ценности, изъятые у арестованных при личном обыске. Мелочь, но в целом по краю это сложится в крупную сумму. Для этого их надо сосредоточить в одних руках.

— Заманчиво. Хорошо, я подумаю.

Через неделю в полночь Малкин позвонил Сербинову:

— Предложенный тобой метод одобрен.

«Кем?» — чуть не спросил Сербинов, но сдержался.

— Дай команду в подразделения, чтобы изъятые при обысках деньги один раз в неделю доставляли в УНКВД. Для обеспечения сохранности. Не вздумай учитывать их в финотделе. Контроль за поступлением и расходованием возлагаю на тебя. Понял?

— Понял, — опешил Сербинов, а положив трубку, возмутился. «Мерзавец, — прошипел он злобно, растирая пальцами виски. — Захотел привязать меня? Хрен тебе!» — Пашальяна ко мне! — приказал он оперативному дежурному.

Заместитель начальника АХО вбежал к Сербинову в кабинет минут через двадцать, запыхавшийся, с выпученными глазами.

— Послушай-ка, Пашальян, — начал он грубо, не ответив на приветствие, — что это за счет на шестьсот двадцать пять рублей, якобы израсходованных на ремонт моей квартиры? По-моему, за эту сумму давно уже отчитались и забыли о ней… Жульничаешь?

Пашальян молча склонил повинную голову.

— Жульничаешь. Куда дел деньги?

— Малкин… дал команду… Оборудовали кабинет Ершова… Напольный ковер и так, по мелочи.

— Списал бы на Малкина. Почему на меня? Тоже Малкин приказал? Почему не согласовал со мной? Впутал в махинации и молчишь?

— Михаил Григорьевич! Вы простите меня, дурака. Я ж не для себя. Думал: раз Малкин приказал — значит вы в курсе.

— А на парашу за хищения с Малкиным пойдешь? Или в гордом одиночестве? Или меня за собой потащишь? — Сербинов взял Уголовный кодекс, нашел нужную статью. — Вот, сто девяносто три семнадцать «а». Читал? Срок небольшой, но из партии вышвырнут, из органов выгонят, на руководящую работу не пустят, а? Устраивает? Так я сейчас же выпишу ордер на арест.

Пашальян смотрел на шефа безумными глазами, безвольно шевеля пальцами, словно перебирал денежные купюры.

— Чего уставился? — Сербинов с презрением смотрел на подчиненного.

— Михаил Григорьевич! Товарищ капитан! — Пашальян неожиданно бухнул на колени и протянул к Сербинову умоляющие руки. — Прошу вас! В первый и в последний раз прошу! За добро добром… Клянусь! Буду вечным вашим рабом! Михаил Григорьевич! Хотел, как лучше… для Управления… ей-богу!

— Патриот нашелся! Русскому поверил бы, но ты ж армянин! Без выгоды для себя ничего не делаешь!

— Михаил Григорьевич… Честное слово!

Сербинов прошелся по кабинету, поправил стул у стены, сел за стол, подержал Пашальяна, дрожащего на коленях, в напряжении еще несколько минут, изображая крайнее негодование.

— Встань! — приказал.

Пашальян повиновался.

— Садись!

Пашальян сел.

— А теперь слушай…

От Сербинова Пашальян вышел радостно возбужденный. Слава богу, кажется нашли общий язык. И задание-то, господи, так, мелочь. Вернувшись в отдел, он, не откладывая в долгий ящик (поклялся же служить верой и правдой, даже вечным рабом пообещал быть, ха-ха!), сочинил указание начальникам горрайотделов НКВД. «Отныне, — написал он, — все денежные суммы, отбираемые у арестованных при личном обыске, безотлагательно пересылать в мое распоряжение». Перечитал несколько раз, пожевал губами, решительно боднул головой, зачеркнул слово «отныне» и написал: «В соответствии с устным распоряжением заместителя начальника УНКВД капитана государственной безопасности Сербинова М. Г., все денежные суммы…» и далее по тексту. «Так-то оно будет безопасней», — мысленно похвалил он себя.

Деньги пошли. Суммы, правда, не очень крупные, но в общем в месяц набиралось много. Их учет, хранение, по поручению Сербинова, осуществлял Пашальян, расходовал тоже он, но под строгим контролем начальства. Появилась возможность покупать автомашины для Управления и подразделений, осуществлять ремонт помещений УНКВД, поощрять отличившихся сотрудников, содержать футбольную команду Управления. Но прежде всего эти средства расходовались на провокаторскую деятельность агентуры — полторы-две тысячи на «мероприятие». Эффективность была чрезвычайно высокой.

Аппетит приходит во время еды. Так случилось и с Пашальяном. Посоветовавшись с руководством, он потребовал от руководителей горрайорганов не менее двух раз в месяц сдавать на склад АХО изъятые у арестованных охотничьи ружья и радиоприемники. Учет поступлений он постарался запустить до крайности и это позволяло ему распоряжаться вещами по своему усмотрению. Отдельные из них становились его собственностью. Сербинов закрывал на это глаза, потому что и сам нередко отбирал понравившиеся вещи в подарок руководителям служб НКВД и прочей московской публике, наезжавшей с проверками. Не обходил вниманием Ершова.

— Чем будем расплачиваться с теми, кого оправдает суд? А с теми, кто после отбытия срока вернется домой? — поинтересовался как-то Малкин.

— Деньги в наличии всегда есть, — ответил Сербинов. — Только вряд ли кто рискнет обратиться к нам за возмещением. До сих пор таких не было.

— Времена меняются. Репрессии то усиливаются, то стихают.

«Кажется, что-то учуял, — вспомнил Сербинов о запрете Малкина использовать агентуру для провокаций, — видно, и впрямь грядут перемены».

Дежурный по Управлению пригласил Сербинова на ВЧ.

— Кто там?

— Майор Малкин.

— Переключи на меня.

— Хорошо.

— Сербинов. Слушаю. Слушаю, Иван Павлович!

— Я тут поразмышлял… Я насчет запрета по использованию. Да… Вряд ли мы выкрутимся без нее. Три тысячи — это немало. Набрать можно, а обработать… Задействуй с десяток, пусть поработают.

— Час назад я пытал Пашальяна. Утверждает, что денег нет.

— Как это нет? Скажи, пусть родит. А вернусь — я ему за бесхозяйственность голову оторву и выброшу собакам. Так и передай.

— Так и передам, — рассмеялся Сербинов. — Да вы не беспокойтесь, Иван Павлович. На что другое — а на это деньги найдем.

Верховный Совет начал работу с раздельных заседаний палат. Заседание Совета Союза прошло на одном дыхании. Председательствующий Андреев объявил повестку дня, депутат Хрущев предложил ее утвердить. «За» проголосовали единодушно, без обсуждения. Первый вопрос — «Доклад Правительства о едином государственном бюджете СССР на 1938 год» — депутаты, по предложению замнаркома финансов Сидорова, «согласились» обсудить на вечернем совместном заседании палат. Дружно проголосовали и разошлись.

— Если так дело пойдет и дальше, то мы за пару дней порешаем все вопросы, — поделился Малкин впечатлением от первого заседания с Фриновским, с которым встретился у выхода из зала заседаний. Сказал первое, что пришло в голову, только бы не молчать.

— Главное впереди, — ответил Фриновский. — Повестка насыщена и я не уверен, что управимся в установленный срок. Ты сейчас куда?

— В гостиницу. Затем в наркомат.

— Ну хорошо. Возникнут вопросы — заходи. У меня тоже есть к тебе кое-что. Кстати, вызволил своего друга?

— Вызволил, Михаил Петрович! Спасибо вам огромное за помощь. Еще чуть-чуть и он загремел бы вместе с Люшковым.

— Не думаю. Брали тех, кто давно и прочно был связан с ним по вражеской работе.

— А сам, говорят, сбежал?

— Говорят.

Малкин понимающе улыбнулся: «Знаю, мол, таких перебежчиков». Фриновский перехватил лукавый взгляд собеседника, сказал строго:

— Не питай иллюзий, Иван. Он действительно враг. Есть копия стенограммы допроса, произведенного разведотделом Квантунской армии. Сногсшибательные показания.