Через неделю Сербинов с Безруковым пришли к Шулишову. Лица довольные у обоих, лоснящиеся. Стоят, облизываются, словно хищники после обильной трапезы.

— Да неужели получилось? — догадался Шулишов. — Раскололась?

— Довели до чертиков, дала показания, — вырвался вперед Безруков.

— Интересно. И о чем она там?

— Как мы и предполагали, — Сербинов настороженно покосился на подчиненного. Шулишов перехватил взгляд, ухмыльнулся, — гнала липу во всю ивановскую.

— Понятно, — нахмурился Шулишов. — Арестованные по ее донесениям дали показания?

— Дали, но с полным отрицанием, — ответил Безруков. — Они, кстати, арестованы без санкции и содержатся в тюрьме без надлежащего оформления.

— Факт, подтверждающий то, о чем вы говорили на совещании, — польстил Сербинов начальнику.

— Дайте команду, Михаил Григорьевич, немедленно освободить их, предупредить о неразглашении условий содержания и запретить писать любые жалобы по этому поводу. Пусть радуются, что повезло! Что толкнуло «Раевскую» на дезинформацию?

— Не нашла другого выхода. Ее взяли Вслепую, бездоказательно, нагнали страху, завербовали. Указали, над кем надо работать, вот она и работала. А может, и без страха, может, в той ситуации ей самой было выгодно.

— В каком смысле?

— В том смысле, что она действительно была связана со шпионской организацией.

— Она в этом созналась?

— Да. И назвала фамилии.

— Кто эти люди?

— Отец — руководитель. Участники — Гущин, работающий на элеваторе, Колода, проживает в Ростове-на-Дону, Овсянников из Ейска. В курсе мать.

— А сама «Раевская»?

— Связная.

— Значит, ее встреча с тем моряком носила шпионский характер?

— Да.

— Очень мило. А если это ложь?

— Она заявила, что все участники организации — бывшие сотрудники жандармского управления. Проверим, насколько это правда. Если подтвердится — начнем полную раскрутку.

— Шум только не поднимайте. Посмотрим, насколько они погрязли и как поведут себя. Может быть, есть смысл подумать над созданием на базе этой организации мощного центра дезинформации.

— Это было бы здорово, — загорелся Безруков.

С вокзала Малкина доставили на Лубянку. Унизительная процедура оформления длилась около четырех часов. Наконец его втолкнули в камеру. Не успел осмотреться — лязгнул запор:

— Малкин, на выход!

Прошли гулким коридором к крутой лестнице, поднялись на второй этаж, остановились перед знакомой дверью. Конвоир, шедший впереди, приоткрыл ее, заглянул внутрь, вошел и через мгновение вышел.

— Прошу, ваше свинячество, господин Малкин. Вас ждут не дождутся, — произнес он с издевкой и, прижавшись спиной к двери, пропустил арестованного в приемную. Юного капитана там не оказалось. За его столом сидел майор госбезопасности с типичным грузинским лицом. В мягком кресле напротив вальяжно восседал начальник следственной части ГУГБ Сергиенко. Окинув Малкина быстрым взглядом, он не торопясь встал, одернул китель, глазами показал грузину на дверь, ведущую в кабинет наркома. Тот, выдержав паузу, включил переговорное устройство.

— Товарищ народный комиссар, доставили Малкина.

— Сергиенко у тебя?

— Здесь.

— Пусть заводит.

Подозрение Малкина, возникшее сразу, как только переступил порог приемной, подтвердилось. За столом, за тем же столом и под тем же огромным портретом вождя всех времен и народов буднично и по-хозяйски располагался Берия. Он так усердно протирал замшевой салфеткой круглые стекляшки пенсне, что даже не взглянул на вошедших и лишь когда водрузил очки на классический грузинский нос, поднял глаза и, брезгливо морщась, оглядел измятую фигуру доставленного.

— И это руководитель контрреволюционной заговорщической организации? Ни за что бы не поверил, если б не располагал достоверными данными. Ну, ладно. Руководитель так руководитель… Сам будешь писать, или как?

— О чем писать?

— О своей вражеской деятельности, разумеется. О чем же еще?

— Никакой вражеской деятельностью я не занимался. Все, что я делал — я делал во исполнение решений партии и правительства, приказов и указаний наркома внутренних дел.

— Исполнял, искажая, Малкин, до неузнаваемости. Искажал в угоду своим хозяевам, которым продался за тридцать сребреников.

— Не было этого, — взвился Малкин и, встретившись с колючим, обжигающим взглядом Берия, повторил твердо, не повышая голоса: — Не было этого, я не враг. Меня взрастил рабочий класс, воспитала партия большевиков. Вместе с ними я был в феврале семнадцатого, с ними был в Октябрьские дни. Добровольцем ушел в Красную Армию, подавлял мятежи, ликвидировал банды, по заданию партии работал во вражеском тылу. Я… — у Малкина запершило в горле, он перешел на шепот и замолчал.

— Не следовало, Малкин, вспоминать о прошлом. Вспомнил — разволновался, голос пропал. То, о чем ты прошептал мне здесь, есть в твоем личном деле, но в личном деле лишь явная часть твоей биографии, та, которую ты рисовал, чтоб получше замаскировать свое вражеское нутро. А вот та часть, что скрыта, замаскированная часть, она носит совсем иную окраску. Вот ее и раскрой. Расскажи, как стал одним из руководителей северокавказской правотроцкистской организации, окопавшейся в органах НКВД, как под флагом борьбы с белогвардейско-кулацким элементом подвергал репрессиям бедняцко-середняцкую часть населения Дона, Ставрополья, Кубани, как в тридцать третьем до зернышка выгребал хлеб у бедноты и деревенской интеллигенции, как вместе с врагами народа Шеболдаевым, Евдокимовым и другими выселял на Север целые станицы, фабриковал дела на честных коммунистов, проводил этнические чистки, сея раздор между русскими и представителями национальных меньшинств.

— По выселению было специальное постановление ЦК и Совнаркома, подписанное товарищами Сталиным и Молотовым, — возразил Малкин.

— Было такое постановление. Только оно предусматривало выселение одной станицы — Полтавской, как наиболее враждебной и непримиримой к мероприятиям, проводимым советской властью. А вы что сотворили? Разбой? Мамаево побоище? Самовольно, без ведома ЦК и товарища Сталина выселили еще несколько станиц.

— Шеболдаев согласовывал выселение лично с товарищем Сталиным. А решения принимал Северо-Кавказский крайком ВКП(б). Я тогда был пешкой, рядовым исполнителем и никакого влияния на принятие решения не оказывал.

— Исполнитель-то ты был рядовой, только предложения о выселении Попашенко и Евдокимов вносили с твоей подачи.

— Нет, было не так. Предложение внес Курский после ознакомления с положением дел на месте. Он лично выезжал в станицы по заданию Шеболдаева, когда возникла опасность срыва хлебозаготовок.

— Для рядового исполнителя ты слишком хорошо осведомлен, Малкин, что прямо указывает на твою причастность к этой вредительской акции.

— С документами я ознакомился, когда вошел в состав Оргбюро ЦК по Краснодарскому краю.

— Зачем? Хотел замести следы? Шустряк! В общем с этим вопросом все ясно. Расскажи о своей террористической деятельности.

— ?

— Ну, скажем, об отравлении товарища Аллилуева.

— Аллилуев умер от сердечной недостаточности, — возмутился Малкин.

— А чем была вызвана эта сердечная недостаточность?

— Неправильным лечением! Это подтверждено заключением экспертной комиссии.

— Что там наизобретали эксперты — их дело. А мне достоверно известно, что Аллилуева отравил Кабаев по твоей установке.

— Это неправда!

— Я, по-твоему, лжец?

— Вам дали ложную информацию.

— Я ложной информацией не пользуюсь. О тебе знаю все, не говоря уж о таких мелочах, как разгром руководящего ядра Краснодарской городской партийной организации, как арест Воронова прямо на заседании бюро, как массовые пытки, расстрелы, фабрикация дел. Что смотришь удивленно? Не подозревал в себе такой прыти? Натворил дел, натворил… Будешь писать?

— Надо подумать. Претензии слишком серьезны.