Раздались частые громкие аплодисменты.

— Славному чекисту товарищу Малкину — верному стражу Советского государства — ур-ра! — крикнули из дальнего затененного угла зала.

— Ура-а-а! — взорвалась конференция.

Малкин с благодарностью оглядел зал. Все. Первый этап борьбы с врагами — с личными врагами — выигран. Он заставил уважать себя, и это — победа.

Деятельность Колеуха была подвергнута на конференции беспощадной критике. Вовсю старались коммунисты горотдела НКВД, им поддакивали обиженные строители. Колеух оправдывался.

— На меня все жалуются, в крайком и в ЦК, — сокрушался он, обиженно выпячивая губы. — Везде одни жалобы. Почему? Я не отпускаю специалистов из города Сочи — жалуются. Не ставлю на партийный учет всякую дрянь — жалуются. Требую с хозяйственников за допущенное вредительство, а они говорят, что за врагов без партбилета они не отвечают. А кто ж отвечает? Это возмутительное дело. Раз на стройке взяли врагов — ты начальник, иди и отвечай. Почему допустил? А у нас еще рассуждают: правильно ли сделал НКВД, что арестовал, или нет. Вот записка в президиум об этом. Какой-то правдолюб в кавычках не нашел мужества подписаться. Поставил три кренделя с закорючкой вместо фамилии, и все. Кому я должен отвечать? Кто писал? Молчите? Значит, отвечать некому. И еще наглеют. Приходит ко мне в горком профработник со строительства театра и ставит вопрос: докажи, что у нас работают враги. Это он по поводу того, что я выступал там. А у них взяли одиннадцать человек. А он считает, что секретаря надо подвергнуть допросу за то, что он сказал, что у них сидят враги. Я должен сказать, что на том собрании по поводу дела с театром Лубочкин немного попустительствовал и Малкин сдрейфил. Такой был натиск. А таких вещей допускать нельзя. Раз вы считаете правильным — берите за глотку. Если дело партийное — нечего бояться. И нечего сличать действия секретаря с параграфом устава. Их интересует талмудизм. А мне надо делать большевистское дело. Вот и все.

Говорил Колеух долго и нудно. Его плохо слушали. Кто-то не выдержал, крикнул:

— Хватит, Колеух, кончай, а то прямо с конференции уедешь в Ростов!

— Дайте ему допеть. Может, это его лебединая песня, — отозвался другой под дружный смех делегатов.

Очевидная недалекость претендента на секретарское кресло никого, однако, не смутила. И когда конференция вплотную подошла к выборам руководящих органов парторганизации, в числе первых была названа кандидатура Колеуха. И это естественно, поскольку над конференцией довлел авторитет крайкома. Колеух благополучно прошел чистилище, именуемое в партии тайным голосованием, и единодушно был избран первым секретарем горкома. И это тоже было естественным, поскольку в партии ослушание каралось жестоко.

По окончании конференции Малкин с удивлением обнаружил, что большинством членов нового состава бюро оказались сотрудники горотдела. Совершенно неожиданно появилась возможность подчинить деятельность горкома интересам НКВД.

— Черт с ним, с Колеухом, если не будет путаться под ногами, — делился Малкин соображениями с Сайко и Аболиным.

— Вообще-то он с придурью и вполне может полезть на рожон, — угрюмо заметил Сайко.

— Укротим, — успокоил Малкин начальника милиции. — Лишь бы наши не пошли вразнос.

— Подобное исключено, — твердо заверил Аболин.

— Было много информации о том, — вспомнил Малкин, — что горкомовцы крепко запускали руку в государственную казну. Сообщали, что Феклисенко и Вахольдер на учебу комсомольского и партийного активов собрали с разных учреждений по шестьдесят тысяч рублей. Куда утекли эти деньги? Сумма должна была набраться крупная. Твои этим занимались? — спросил он у Сайко.

— Не занимались, но уверен, что на троцкистские нужды. Куда ж еще?

— Было решение горкома о постройке Островскому дома за счет средств городского бюджета. Дом построен правительством Украины. Как распорядился горком сорока тысячами, которые горсовет должен был выделить?

— Это я проверял, — ответил Сайко. — Деталей не помню, но знаю, что городской бюджет не пострадал.

— А мне ты об этом докладывал?

— Наверняка — да. Иначе вы бы не дали мне покоя.

— Да, время летит. Из памяти сквознячок многое выдувает. Ладно. Оставим этот разговор, тем более что Николай уже покойник, а Гутман с компанией у края траншеи.

В декабре 1936 года началась шумная кампания по изучению и пропаганде нового Основного закона страны — Конституции СССР. По заданию горкома партии сотни политпроповцев пошли в народ. Ставилась многотрудная задача — убедить массы в том, что они живут в самой демократической в мире стране, в стране победившего социализма, где созданы все условия для зажиточной и культурной жизни, где рабочий класс перестал быть пролетариатом в собственном, старом смысле слова, а стараниями партии большевиков превратился в класс, какого еще не знала история человечества, где крестьянство, освобожденное от вековой эксплуатации и избавленное от частной собственности, живет счастливой колхозной жизнью и тоже превратилось стараниями партии в такое крестьянство, какого еще не знала история человечества, а интеллигенция, старая интеллигенция, служившая эксплуататорам, заменена на новую, какой не знала еще история человечества.

Люди слушали агитпроповцев, удивляясь и завидуя самим себе. Думали, сопоставляли, задавали вопросы. Вопросы были замысловаты, как сама жизнь, как новая Конституция, и многие пропагандисты, даже из тех, что закончили специальные курсы при горкоме ВКП(б), — беспомощно разводили руками, а чтобы не ударить в грязь лицом, конструировали такие ответы, за которые потом расставались с партбилетами и удостаивались позорного клейма — «враг партии и народа».

Для Малкина и его службы это был очень сложный период. Множество дел возбуждалось по материалам горкома партии, немало по доносам доброхотов и сообщениям агентуры.

«Пропагандист кандидатской школы «Ривьера», — писал ублюдок, мнивший себя патриотом, — разъяснил конституционное право избирать и быть избранным так, что сын лишенца, занятый общественно полезным трудом, пользуется избирательными, правами, а жена лишенца, если даже она работает и приносит пользу государству, должна лишаться таких прав, так как находится с лишенцем в особо тесной связи».

«Чушь какая-то, — возмущался Малкин. — Насколько я знаю, новой Конституцией такие ограничения не предусмотрены. Что ж он, гад, новой Конституции не читал? Выявлю — расстреляю собственноручно».

«Товарищ Малкин, не позволяйте Колеуху выступать с разъяснениями положений новой Конституции! Он косноязык, туп, как сибирский валенок, и, кроме хаоса в головах трудящихся, ничего не привносит!»

«Внимание! — предупреждает аноним. — В городе орудует нелегальная контрреволюционная сектантская группа во главе с неким Столяровым. Проверьте! По-моему, она намерена легализоваться и вступить в предвыборную борьбу. Не хватало нам в Верховном Совете СССР только сектантов!» Этому доносу Малкин уделяет особое внимание. Сведения о группе уже поступали, не называлась только фамилия. По учетам паспортного стола жителей города с фамилией Столяров значилось немного. Нужный Столяров был установлен и арестован. На первых допросах он вел себя независимо и, смело, даже с некоторым вызовом глядя в глаза Малкину, заявил, что действительно получил указание центра о легализации секты и объединении всех сектантских течений для организованного выступления на предстоящих выборах в целях проведения путем тайного голосования своих представителей в высшие органы государственной власти страны и не только.

— В этом направлении я и развернул работу в Сочи и не вижу в ней ничего криминального.

— Выходит дело так, — возмутился Малкин, — что мы еще не раскачались и не приступили к агитационной работе, а вы этим временем крепко готовитесь, чтобы нам во время выборов подложить крепкую свинью?

— Извините, — парировал Столяров, — но ваши проблемы — это ваши проблемы. Что касается нас, то мы действуем в строгом соответствии с нормами Конституции, и, думаю, вы достаточно благоразумны, чтобы не лишить нас этого права.