Я думаю, что вы как следует спросите Лободу, и он скажет, кто же внедрял нашатырь. Не напрасно же он держал у себя целую аптеку. Пусть он покажет военному прокурору и те «инструменты», которыми били в тридцать девятом году арестованных. Я думаю, что палки с толстыми и частыми сучками еще не спрятаны. Эти инструменты я впервые увидел в тридцать девятом году и, возможно, недоучел их силы, вследствие чего погиб арестованный Колода. В массовую операцию я бил арестованных, но бил рукой, без всяких инструментов и приспособлений.

Избиение арестованных осуществлялось не только в Краснодаре. Очень усердно пользовались этим методом в г. Сочи. Пом. нач. Сочотдела Иванов избивал арестованных вместе с начальником отдела Поляковым. Об этом он рассказывал мне лично, даже называл фамилии битых. Спрашивается: почему же Безруков арестован, а Поляков до сих пор здравствует? Поляков, который разъезжал пьяным на машине, стрелял из револьвера по автобусу с пассажирами? Почему благополучно здравствует начальник Новороссийского ГО Селезнев, который рвал рейтузы на женщине — ценном агенте НКВД?

Я бы просил вас дать мне возможность написать дополнительно и о «городском» деле (Осипова и др.). У меня в камере уже нет бумаги — я принужден закончить заявление.

Прошу предоставить мне возможность написать в ЦК ВКП(б) о состоянии в крае агентурной работы, которая выглядит очень плохо, а для Кубани — даже опасно. Все это тоже упирается в живых людей.

Прошу также встретиться со мной, я расскажу подробности о том, как ликвидировалось дело «Приезжая». Но рассказ этот возможен один на один, без Захожая.

Н. Безруков».

Ну вот и все. Заявление написано, посмотрим, как Захожай с Шулишовым выйдут из этого положения. Если Гальперин проявит принципиальность — будет несладко…

Когда письмо с заявлением было передано прокурору, Безрукова обуяли сомнения. Правильно ли он поступил? В конце концов пытки и фальсификация были. Разве важно, закончились они при Захожае или продолжались? Применял он их лично или нет? На весах его судьба, а не Захожая, и говорить надо о том, что сделано им, а не другими. Что ни говори, а следствие можно вести по-разному: ограничиться двумя-тремя фактами и с глаз долой. А можно наковырять такого, за что приговорить к сотне расстрелов будет мало. «Вот на это своим неразумным поведением я и толкал Захожая. Зря, черт бы меня побрал!»

— Присаживайтесь, Безруков. Как самочувствие? Голова не болит? — Захожай доброжелателен и Безрукову хочется ответить тем же.

— Нет, лейтенант, голова не болит, но настроение скверное.

— Что так?

— Обстановка.

— Не накаляйте — она будет нормальной.

— Больше не буду, — добродушно улыбается Безруков и смотрит прямо в глаза Захожаю. — Точно, точно! Я все обдумал, многое понял и принял решение.

— Не знаю, что за решение вы приняли, но если оно предполагает нормальную обстановку — что ж, я за такое решение. — Помолчали. — Итак, вы готовы отвечать на вопросы?

— Да.

— Военпрокурора товарища Гальперина вам представлять не надо?

— Разумеется — нет.

— Хорошо. Он примет участие в допросе. Надеюсь, вы не против?

— Нет-нет, пожалуйста.

— На предыдущих допросах вы, с большими, правда, потугами, рассказали нам кое-что о своей вражеской деятельности. Скажите, вам приходилось фальсифицировать групповые дела из арестованных одиночек? Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, конечно, — Безруков задумался. Вчера дал себе слово прекратить бесполезную борьбу. Значит ли это, что нужно самому лезть в петлю? По заданному вопросу можно поспорить.

— Были случаи, — сказал он медленно, обдумывая каждое слово, — когда люди, арестованные как одиночки, в процессе следствия всасывались в организацию.

— Всасывались — это как? — спросил прокурор.

— Растолкуйте процесс всасывания, — предложил Захожай.

— Он прост. Например, в Новороссийском порту во время массовой операции было арестовано несколько групп, но были и одиночки одинаковой окраски — кулаки, либо белогвардейцы, либо каратели и так далее. В ходе следствия выяснилось, что арестованные, проходившие по группам, были связаны с арестованными, проходившими как одиночки.

— Как были связаны? — попросил уточнить прокурор.

— Знали друг друга, встречались, словом — были знакомы.

— А как же иначе? Они же работали в одном порту, как им не знать друг друга?

— Просто знать друг друга и просто встречаться — это одно, а быть связанными по контрреволюционной работе — совсем другое. Арестованные из групп давали показания на одиночек. Тех немедленно допрашивали. Одни признавали связь сразу, другие давали отказные протоколы. Разногласия устранялись на очных ставках.

— С применением физмер?

— А как иначе поступать с врагами, которые водят следствие за нос?

— Так велось следствие по всем окраскам?

— Нет. Только по казачьей, белой контрреволюции и были случаи — по националистическим группам. Но физмеры применялись только к отказникам.

— И таким образом одиночки всасывались в организации?

— Да.

— Дальше одиночки шли как члены организаций?

— Ну да!

— Скажите, Безруков… Вот сейчас вы отрицаете свою причастность к заговору, то есть фактически отдаете себя в руки правосудия как одиночку, выполнявшего волю старших начальников, которая оказалась враждебной нашему народу. Когда вас побили — вы признали себя заговорщиком. Могло так произойти с кем-то из тех одиночек, кого вы всасывали в организации?

— Как?

— Вы применили к ним физмеры и они согласились «войти» во вражескую организацию, хотя до ареста и не подозревали о ее существовании. Да и были ли эти организации вообще? Не есть ли это выдумка ретивых следователей, желающих показать образцовую работу?

— Думаю, что нет.

— Но с вами же это, как вы утверждаете, произошло?

— Я — другое дело.

— Молодец, — покачал головой прокурор.

— Ладно, — улыбнулся Захожай. — Этот вопрос мы обговорим попозже. Скажите, случаи фальсификации групповых дел по заранее разработанному плану были в вашей практике?

— Я не понял вопроса, — соврал Безруков.

— Я тоже, — сказал прокурор.

— Все очень просто: в ходе массовой операции вы арестовываете два-три десятка одиночек, ничем между собой не связанных, размещаете в одной-двух камерах и даете возможность им перезнакомиться. Затем составляете на них список и в нем карандашиком помечаете: этот этого завербовал, этот этого и так далее. Словом, создаете организацию определенной окраски. Раздаете следователям списки и они реализуют ваши задумки.

— С применением физмер, разумеется, — уточнил прокурор.

— Нет, — решительно ответил Безруков. — Нет. Таких случаев не было.

— Подумайте, вспомните. Не с потолка же я это взял.

— Точно помню: не было. Были случаи, о которых я рассказал, когда одиночек всасывали в организацию.

— Вам предъявляется список арестованных по линии греческой националистической организации на тридцать три человека. На нем имеются карандашные пометки. Признаете ли вы, что эти пометки сделаны вами?

Безруков узнал список и свои пометки, но отвечать на вопрос не торопился. Если отречься от списка — чем докажут? Допросят следователей, занимавшихся этим делом, те подтвердят.

— Да, — говорит Безруков, — эти пометки сделаны мной.

— С какой целью сделаны эти пометки? Признаете ли вы, что здесь заранее продумана и распределена вербовка?

— Нет. Это было не так, — качает головой Безруков и лихорадочно сочиняет «достоверный» ответ на вопрос следователя.

— Ну как же не так, — настаивает следователь, — вот, например, девятый по списку Тараксиди. Вы написали: «Завербован восьмым по списку Ксениди». Сам он, судя по вашим пометкам, завербовал двадцать второго по списку — Шиха. Здесь же пометка, что Ших завербован девятым по списку — Тараксиди. Все как на ладони. Это вы писали?

— Я. Но это не является планом искусственного создания организации. На этих людей были показания и я информировал об этом следователей, чтобы те не запутались и не угробили дело.