— Показания чьи?
— Ну, скажем, Тараксиди показал, что его завербовал в организацию Ксениди, а Ших показал, что его завербовал Тараксиди. Другие тоже показывали друг на друга.
— Безруков, Безруков! Вы так были уверены, что ваша власть над людьми вечна, что даже не запутывали следы своих злодеяний. Посмотрите на даты, список составлен раньше, чем произведены допросы. И показания по содержанию не совпадают с датами. Зачем же вы так? Насмехаетесь над нами, что ли?
— Нет. Было арестовано тридцать три человека. Аппарат не мог взять на следствие сразу всех. Была возможность брать максимум по десять человек. После допросов я их показания изучал и делал пометки для очередной десятки. Поначалу, когда я так не делал, — получался разнобой.
— Например? — заинтересовался прокурор.
— Например, Попандопуло показывает, что он завербовал какого-нибудь Иванова, а Иванов показывает, что он завербован Сидоропуло.
— Вот это как раз и говорит о том, что арестованных заставляли признаваться и они вынуждены были называть кого попало, лишь бы избавиться от побоев, — воскликнул прокурор.
— Я показываю правду, — уперся Безруков.
— Вы лжете, — сурово произнес Захожай, — лжете, чтобы уйти от ответственности. Не вижу смысла в этой лжи: того, в чем вы признались, и того, что показали о вас другие подследственные, достаточно для вынесения приговора. Вы это знаете не хуже меня. Я не уверен, что сейчас, когда мы вас прижали, вы снова не заявите о головной боли и не попросите прервать допрос.
— Нет, я этого делать не буду. Я шел сюда с намерением говорить только правду.
— И продолжаете юлить. Имейте в виду, Безруков, что следователи, которым вы давали эти списки, изобличат вас на очных ставках…
— Я списка не давал.
— Ну как же не давал? Только сейчас говорил, что давал, только с иной целью.
— В скольких же экземплярах он был?
— Вам лучше знать. Но у нас такой список не один. Следствие предъявляет вам список немцев. Это вашей рукой сделаны пометки?
— Да. Это мой почерк.
— Вот список по полякам. Вашей рукой сделаны пометки?
— Да. Но списки составлял не я.
— Ясно, что не вы. Вы распределяли роли. — Итак, вопреки здравому смыслу, вы настаиваете на том, что версия следствия о мотивах составления списков и внесения в них пометок является ошибочной?
— Настаиваю.
— Хорошо. Поговорим об этом на очных ставках. А сейчас расскажите, вам лично доводилось фальсифицировать следственные дела путем включения в установочные данные граждан, предложенных для ареста, вымышленных данных о их контрреволюционной деятельности?
— Нет. Списки лиц, подлежащих аресту, составлялись отделениями.
— Правильно, отделениями. Но корректировали их вы!
— Бывало, что корректировал.
— Вот список лиц по Новороссийскому порту на сорок восемь человек. На нем чернилами сделаны пометки. Кем?
— Мной.
— Этот список составил Мандычев в Новороссийске и прислал вам. На основании каких дополнительных данных вы корректировали этот список? Вот Мандычев, например, пишет: «Думцев Л. И. — кулак, доброволец белой армии Деникина, активно себя не проявляет». Вы зачеркиваете «активно себя не проявляет» и пишете: «Ведет пораженческую агитацию». И так по всему списку. Затем перепечатали список с вашими правками, получили санкцию Сербинова на арест всех сорока восьми человек и умыли руки. Как это понимать?
«Докопался, молокосос. Почему не уничтожены первичные материалы?» — Безруков обдумывал ответ и мысленно ругал себя за близорукость.
— Я так объясняю это дело, — сказал он наконец, упершись взглядом в крышку стола. — Списки, получаемые с мест, перепечатывались почти все, потому что формулировки там были неточны. Приходилось корректировать. Например, такая запись: «активности не проявляет». Что значит — активности не проявляет, если была директива включать в списки только тех, кто проявляет активность? Сотрудники, которые привозили списки, пояснили, что «не проявляет активности» — это не точно. Они не входят в группы, в организации, но небольшие материалы на них есть.
— И вы вносили поправки на основании чего?
— На основании беседы с сотрудником, привезшим список.
— То есть, если периферия в спешке включала в списки лиц заведомо не виновных, но имеющих соответствующую окраску, вы росчерком пера добавляли им активности? — спросил прокурор.
— Не совсем так.
— Вот этот список на сорок восемь человек, который предъявил вам Захожай, тут у каждого разное: один ведет пораженческую агитацию, другой — просто агитацию, третий распространяет провокационные слухи, и так далее… Неужели сотрудник, привезший список, а он мог не иметь никакого отношения к делу, неужели он мог помнить все о сорока восьми?
— Конечно, не мог.
— Тогда в чем дело?
— Мне разъясняли, что зацепки на этого человека есть, ведется разработка, но активности он пока не проявляет…
— Но сотрудник мог Говорить о зацепках вообще. Вы же писали конкретно: «Ведет пораженческую агитацию». Значит, сочиняли? Фальсифицировали? Зачем?
— Этот, контингент подпадал под операцию.
— Разве на подпадающий под операцию контингент можно фальсифицировать материалы?
— Нет, конечно.
— Зачем же вы это делали?
— Я только вносил поправки в списки.
— Хороши поправки, которые стоили человеку свободы, а чаще — жизни! А основания для поправок?
— Были устные данные, — обреченно сопротивлялся Безруков.
— Ну а если сотрудник что-то напутал? Дал информацию на невиновного. А вы брали на него санкцию?
— Могли быть, конечно, ошибки, но это мелочь…
— Мелочь? — крикнул Захожай. — Это вы называете мелочью? Вот откорректированный вами список членов ВКП(б), арестованных в том же Новороссийске в тридцать седьмом — тридцать восьмом годах:
Гербер Филипп Готлибович, шестого года рождения, бондарь — освобожден.
Ротте Густав Ефремович, четвертого года рождения, слесарь — ВМН.
Шаблин Александр Карлович, седьмого года, слесарь — ВМН.
Вайскенберг Густав Егорович, тысяча восемьсот девяносто третьего, ломщик — ВМН.
Альбрех Яков Петрович, четвертого года рождения, возчик — ВМН.
Ной Виктор Иванович, восемьсот девяносто девятого, учитель 21-й школы — ВМН.
Кислинг Рейнгольд Фридрихович, восемьсот девяносто девятого, директор Садземтреста — ВМН.
Фрейберг Густав Петрович, девятисотого, завотделом сельхоззаготовок Главпортторга — ВМН.
Свох Антон Филатович, восемьсот девяносто восьмого, работник ОСОАВИАХИМа — ВМН.
Абдул-Оглы Моисей, девяносто девятого года рождения, охранник цемзавода «Первомайский» — ВМН.
Сун-Дин-Фу Кузьма Иванович, девяносто восьмого, штукатур — ВМН.
Балковский Александр Евстафьевич, пятого года рождения, помощник прокурора — ВМН…
— Продолжать, или хватит?
— Хватит, — выдавил из себя Безруков, — достаточно.
— Из двенадцати названных только один освобожден, остальные расстреляны!
— Приговорены — значит, было за что…
— А фальсификацию вы отрицаете?
— Отрицаю.
— Ну, что ж! Будем разоблачать вас на очных ставках. При каких обстоятельствах вы убили Колоду?
Безруков пронзительным взглядом уставился на Гальперина: неужто уже доложил?
— Это факт, известный всем, в том числе крайкому и НКВД, — сказал прокурор.
Безруков подробно рассказал об «операции».
— Вы убили человека, вас не мучают угрызения совести?
— Нет, не мучают. Это не человек. Он — враг.
— У вас не было на него никаких показаний.
— О нем говорили «Раевская» и Гущин.
— «Раевская» провокатор, а Гущин дал показания под пыткой.
— Это не имеет значения. В тот момент, когда к нему применялись физмеры, я был уверен, что он враг.
— Ясно. С этим все ясно. Полный расклад. Скажите, вы лично часто избивали арестованных?
— Избиением занимались все: от рядового до начальника Управления.
— Я спрашиваю не обо всех. Лично вы пытали?
