— Сознался.

— Для «тройки» достаточно?

— Достаточно.

— Ну, туда ему и дорога. У тебя все?

— Еще один вопрос.

— ?

— Привезли Жлобу.

— Жлобу? Разве он не в Москве?

— Последнее время с ним «работали» в Ростове.

— В сознанке?

— В Ростове дал липовые показания. Около месяца водил следствие за нос и от всего отказался. Литвин решил сплавить его нам.

— О-о! Это любитель загребать жар чужими руками… Ладно. От Жлобы нам не отвертеться. Наш. Бери его себе — ты, я знаю, давно к нему неравнодушен? Еще когда? В… тридцать пятом примерялся?

— Было дело.

— Вот теперь завершай. Видишь? — Малкин дружелюбно улыбнулся. — А ты собрался увольняться! Не выйдет, товарищ Левит-Сербинов! — Малкин поднялся. — Отдыхай. Завтра все обговорим. Кстати, москвичи не уехали?

— Нет. Они здесь на пару, недель. Для оказания помощи.

— Какая с них помощь! Со Жлобой не справились! Что они вообще могут! Созвонись с Темрюком или с Анапой. Отправим туда, пусть там оказывают помощь на винзаводе.

Малкин ушел. Сербинов долго сидел в одиночестве, размышляя над превратностями судьбы.

Жена встретила неприветливо:

— И когда ты ее нажрешься, этой водяры. Вечно прет перегаром, как от борова. Стыдился бы подчиненных — от них, небось, требуешь дисциплины…

Малкин молчал. Что ей ответишь? Права она, права. И самому надоело быть постоянно с похмелья. Пора завязывать, пора. И сердце уже пошаливает, и печень, бывает, попискивает, и голова ходуном… Думал, доберется до дома, ухнет в постель и проспит двое суток, не менее. Устал. Ежедневные переезды из района в район. Непролазная грязь везде, мерзкая пронизывающая сырость, встречи, суета, нелепые вопросы, такие же ответы, посиделки-застолья. Малкин ворочается, закрывает глаза, считает до тысячи, а сон не идет. В голове гул, как в осином гнезде. И мысли снуют, сшибаются, рвут друг друга — невмоготу. Одерихин… Жлоба… Надо спать, спать, спать… А мысли давят, прогоняют сон, по телу нервный озноб. Жлоба… Пропал мужик. Пропал ни за понюх табаку. Кому-то помешал. Взяли в Москве, сюда привезли добивать. Сербинов наверняка приложил руку. Выпросил, гад, у москвичей, захотел отличиться. Мерзость. Нет, не заснуть. Сел в постели, спустил ноги на пол, посидел, сгорбившись, зажмурив глаза. Встал. Натянул носки. На цыпочках, крадучись, чтобы не потревожить жену, прошел к гардеробу, взял одежду, вышел в коридор.

— Ты куда? — голос жены.

— Не могу заснуть. Пойду в Управу. Там ЧП.

— Позвонишь?

— Хорошо.

Вышел на улицу. Воздух морозный, под ногами легкий поскрип. Наконец-то! Надоели снегодожди, небесная хмурь, промозглая сырость.

Пока шел — мысли угомонились, выстроились в ряд, стали управляемыми. Взглянул на часы: три часа ночи. Нормальные люди спят, а его черти носят…

В Управлении тишина. Гулко отдаются шаги. Заглянул в следственную комнату: у стены на «стойке» пятеро арестованных. Изможденные, в глазах страдания и смертная тоска. Ноги распухли, кроваво-синюшные, придави каблуком — брызнет кровь. Сколько ж они стоят? Три? Четыре? Пять дней?

В кабинете свежо и чисто. На столе ни пылинки. Молодец баба Марья, достойна уважения. Тяжелая дверца сейфа открывается с протяжным стоном: о-о-ой! Не забыть сказать коменданту, чтобы смазал…

На верхней полке стопка дел в плотных корочках. Десяток — больше не успел завести. Досье. Нет — компра. Прекрасное обиходное слово. Созвучно «контре». Есть компра — есть контра. Досье — для интеллигентов: звучит таинственно и слишком мягко. Малкин перекладывает дела. Кравцов… Симончик… Шелухин… Сербинов. Соратнички, вашу мать! А вот и Жлоба. Дмитрий Петрович Жлоба. Член ВКП(б) с 1917-го. Из крестьян. В первую мировую — младший унтер-офицер. Авиатор. Какое ни есть, а все-таки образование. Участник октябрьского вооруженного восстания в Москве — командовал отрядом красногвардейцев. Может, и мной тоже? Чем черт не шутит! С 18-го на Дону. Возглавляет отряд, затем бригаду. К концу года — комдив легендарной Стальной дивизии… Так… Окруженный Царицын. Там Сталин. Единственная надежда на Жлобу. И Жлоба приходит на помощь. Ударом с тыла громит белоказаков, спасает положение и… Сталина. На свою голову. Малкин ловит себя на мысли, что сочувствует лихому рубаке. Верно, сочувствует. И ничего против него не имеет. Даже уважает. И в троцкизм его и в антисоветизм не верит. Но придется доказывать и то и другое. За что уцепиться? Чем придавить? Малкин открывает следующую страницу дела. Так… Значит, комдив Стальной, а дальше… дальше особый партизанский отряд 11-й армии, первая партизанская кавбригада. А Стальная? Куда подевалась Стальная? Ага, вот: потери при переходе с Кубани под Царицын, потери в боях и тиф… Из остатков Стальной едва набирается стрелковая бригада. Отсюда и начнем плясать, заключил Малкин. Угробил дивизию — занялся бандитизмом. Ведь что такое партизанщина в условиях гражданской? Массовый бандитизм. Это Малкин знает точно, не раз приходилось заниматься. С чего начинается? В тылу у противника организуется отряд. Цели благие — защита населения. Защищает. Дерется жестоко, к врагам беспощаден. Гибнут люди, требуется пополнение. Нужны оружие, боеприпасы, одежда, продовольствие, фураж. Где брать? Что-то добывается в боях, чем-то делится население. Приходит момент, когда население разводит руками: нема! Приходится отбирать, вызывая озлобление. Это ж не регулярная армия — партизанский отряд. Чтобы жить, да еще и сражаться — приходится, вынужденно, конечно, омывать руки в крови тех, кого следует защищать.

Чем занимается в мирное время? С лета двадцать второго — хозяйственная работа. Строит. Директор треста «Союзводстрой» и Кубрисотреста. Оросительные системы — его слабое место. Здесь на него можно навешать чего угодно. Например, саботаж решений партии по борьбе с кулачеством, белогвардейщиной и прочим отребьем. Нехватка рабсилы вынуждает его брать всех, кто приходит. В многочисленных стройотрядах на Кубани, Дону, в Ставрополье находили многих из тех, кто бежал от суда, выселения, раскулачивания.

Он ворочает миллионными средствами, а это предполагает массовые хищения. Еще зацепка.

На партийных собраниях, районных, городских партконференциях ведет себя независимо, резко критикует перегибы, ему аплодируют, к нему прислушиваются, в его присутствии ведут себя «развязно» даже самые смирные. Чернит проводимые мероприятия по хлебозаготовкам, карательную политику органов НКВД.

Последнее донесение Абакумова из Сочи: «Находящийся на отдыхе в Сочи товарищ Сталин из невыясненных пока источников узнал о том, что здесь находится Жлоба. Приказал разыскать его и доставить на дачу № 9. Встретились с объятиями. Вспоминали бои под Царицыным. Затем Жлоба рассказывал ему о делах на Кубани. Жаловался, критиковал краевое начальство и СНК. Сталин слушал внимательно, хмурился, сочувствовал, — обещал помочь». Это донесение написано Абакумовым по старым следам. Тогда Малкин работал еще в Сочи, знал о встрече, но значения не придал. Водрузившись в кресле начальника УНКВД, поручил своему бывшему помощнику собрать хоть какую-то информацию о той встрече. Мысль собрать компрматериал родилась после ареста Жлобы. Знает ли Сталин об аресте? Если знает, то как относится к этому? Неужели оставит в беде? Как ему — Малкину — относиться к Жлобе? С пристрастием? Москвичи его били — значит, позволено?

Малкин позвонил оперативному дежурному:

— Привезите Сербинова.

Сербинов прибыл через полчаса.

— У кого материалы на Жлобу?

— У меня.

— Тащи сюда.

В деле насчитывалось не более двадцати страниц. Малкин взвесил его в руке, покачал головой: не густо. А работала следственная бригада матерых энкавэдэшников.

— Ты знакомился? Что ему инкриминируют?

— Подготовка вооруженного восстания. Организация с этой целью в ряде станиц Кубани повстанческих отрядов. То же в районе рисовых совхозов. Осуществление террористических актов в отношении представителей советской власти, вредительство, хищения.