— Большому кораблю — большое плавание, — торжественно произнес Лубочкин, выдвигавший на обсуждение его кандидатуру, и пока в зале гремели аплодисменты, неистово тряс его руку, с признательностью глядя в Повлажневшие глаза друга.

Вечером Малкин позвонил Евдокимову.

— Все, как по нотам, — радостно сообщил он о результатах пленума.

— Все и было по нотам. А ты что, не заметил?

— Вероятно, исполнитель попался хороший…

— Так ведь рука руку моет. Ты выдвинул его, он выдвинул тебя… Или ты сомневался?

— Да не то, чтобы сомневался, но думал всякое. Время для страны трудное и с нашим братом не церемонятся. Сегодня здесь, а завтра…

— Это ты, Иван, влепил в самую точку. Именно это я имел в виду. И ты в прошлом разговоре правильно сориентировался на Краснодарский край. Срочно формируется Оргбюро ЦК по Краснодарскому краю. Хочу предложить твою кандидатуру на должность начальника УНКВД.

— Не слишком ли много приятного на одного?

— Почему на одного? А меня не берешь в расчет?

— Вы останетесь у нас?

— Нет, я выделяюсь с Ростовской областью. Но знаешь, всегда приятно иметь в соседях своих людей. Вот и Кравцов тоже: рекомендую его первым секретарем Краснодарского крайкома.

— Кравцов?..

— Да. Иван Александрович. Я его привез из Ставрополья. Там он был у меня завторготделом.

— У меня от этих торгашей голова кругом идет, — засмеялся Малкин. — В Сочи в торгашах недостатка не было и в крае начинать придется с ними.

— «Начинать»… Ты так не говори. А то у меня от предчувствия мороз по коже: не дай бог начнешь охоту на секретарей краевого масштаба. Ладно. Шутка. Он мужик хороший, с чекистской жилкой. Партработу знает великолепно. Вы с ним поладите.

— В любом случае придется ладить.

— Было бы хорошо. Думаю, что на днях Ежов пригласит тебя на собеседование. Только будь осторожен. Он, знаешь, поднаторел… В общем, мужик себе на уме и может вместо Краснодара отправить в Лефортово.

— Это нежелательно, — засмеялся Малкин.

— Вот и я говорю.

— Как поступить с Колеухом?

— На твое усмотрение.

— Ну, тогда пусть еще маленько поживет. Займемся после пертурбаций.

Попрощались.

— Ну, что ж, Иван, — Малкин распрямил грудь, — пробил и твой звездный час. Дерзай! Теперь ты птица большого полета. Жаль только, что падать с высоты опасно.

Вызов в Москву последовал через неделю после беседы с Евдокимовым. В назначенный час Малкин явился в приемную наркома внутренних дел Ежова. Подчеркнуто вежливый, чисто выбритый и тщательно отутюженный капитан госбезопасности, мягко ступая по ковру, шагнул ему навстречу:

— Здравствуйте, товарищ майор. Николай Иванович уже спрашивал о вас.

— Он один? — Малкин нерешительно остановился у двери, ведущей в кабинет наркома.

— Так точно, один, — капитан упругим толчком открыл тяжелую дверь и посторонился, пропуская Малкина. — Пожалуйста, товарищ майор, проходите.

Малкин вошел в просторный, залитый утренним светом, кабинет, огляделся. У расшторенного окна увидел стоявшего вполоборота к нему маленького человечка в серой косоворотке, остановился, щелкнул каблуками.

— Товарищ генеральный комиссар первого ранга!

— Отставить, Малкин, — прервал его нарком и с мягкой полуулыбкой пошел к нему, протягивая руку для пожатия. — Здравствуй, Иван Павлович, здравствуй. — Он слегка коснулся холодными пальцами ладони его руки и показал на стул. — Садись.

Малкин дождался, когда нарком занял свое место в кресле за массивным столом, и осторожно присел на предложенный стул. Нарком внимательно исподлобья посмотрел ему в глаза и с чуть заметной ухмылкой, но, как показалось Малкину, доброжелательно спросил:

— Так ты, стало быть, сидишь и гадаешь, зачем тебя пригласил нарком, чем ты его заинтересовал своей скромной персоной?

— Так точно, товарищ народный комиссар, — подыграл Малкин наркому, сотворив при этом некое подобие улыбки. — Это ж естественно?

— Естественно. Но ты потерпи. Всему свое время. Расскажи-ка мне коротко о себе. Обозначь только основные этапы своей чекистской деятельности. Ты ведь чекист с бородой? Сколько отмахал?

— Почти двадцать лет, товарищ народный комиссар!

— Из тридцати восьми прожитых? Что ж, это немало. Если учесть тяжелейшие условия становления советской власти… Хочу знать, что ты думаешь о своей деятельности в системе государственной безопасности и о событиях, участником которых являлся?

Малкин задумался. Рассказать о себе несложно. Трудно будет дать оценку событиям исторической важности, которые разворачивались, как правило, по сценариям ВКП(б) и органов госбезопасности. Осторожничая, начал рассказ издалека, чтобы успокоиться, сосредоточиться и не попасть в ситуацию, о которой предупреждал Евдокимов.

— Детство прошло на Рязанщине, обыкновенное, деревенское. С двенадцати лет — на заводах Москвы. Разнорабочим, подмастерьем, потом слесарем-инструментальщиком.

— Богатая профессия.

— Да. Но так случилось, что закрепить приобретенные навыки не пришлось. В тысяча девятьсот восемнадцатом, когда был обнародован декрет Совнаркома «Социалистическое отечество в опасности!», вступил добровольцем в Рабоче-Крестьянскую Красную армию. Красноармеец, политрук, комиссар бригады, затем начальник Особого полевого отдела ВЧК Девятой Армии. В ее рядах с марта девятнадцатого принимал непосредственное участие в подавлении вооруженного антисоветского восстания на Дону…

— Ты о Вешенском мятеже?

— Да. Вешенский — это по месту расположения штаба. А в набат ударили казаки с хутора Шумилина Казанской станицы. Оттуда все и пошло.

— Наломали вы там дров, соколики, — нарком снова исподлобья взглянул на Малкина, — иначе как объяснить такое стремительное распространение восстания?

— Аналогичная оценка этим событиям дана товарищем Лениным. Совнарком тоже высказался по этому поводу. На Дону действительно были допущены серьезные ущемления прав трудового казачества. А когда возникли первые, разрозненные еще выступления бедняцкой и середняцкой массы — своевременно никто не отреагировал.

— Кроме деникинских эмиссаров, — съязвил нарком. Видно было, что его эта тема интересовала.

— Да, — с готовностью согласился Малкин. — Деникинцы сумели быстро наладить связь с повстанцами. А Девятая армия… Она тогда вела серьезные бои с Добровольческой и остатками Донской. Ситуация была сложной, и присутствия мятежников в тылу допускать было нельзя. Однако командование Южного фронта недооценило возникшую опасность. Для подавления мятежа было выделено очень мало сил. Им, правда, удалось оттеснить восставших за Дон, но…

— Белые прорвали фронт и вы потеряли Дон, причем очень надолго… Но это, Малкин, уже история. Нам, а тебе, как участнику тех событий, особенно, надо извлечь единственный, но очень важный урок: надо ежечасно, ежеминутно владеть оперативной обстановкой. Всякие поползновения немедленно пресекать, добираться до корней зла и беспощадно их обрубать и выкорчевывать. Не оборона, а нападение. Не смотреть в зубы, а бить по зубам. Так?

— Только так, товарищ народный комиссар, — совершенно искренне поддержал Малкин наркома. — История борьбы с контрреволюцией учит нас именно этому.

— Ну вот, так-то оно надежней, — нарком тыльной стороной ладони потер упругий лоб. — Продолжай!

— В двадцатом я в Северо-Кавказской операции освобождал Екатеринодар, непродолжительное время был комиссаром обороны Новороссийска, а затем, по поручению партии «работал» в войсках меньшевистской Грузии. Как известно, тогда она притязала на сочинское побережье и Туапсе. «Работал» также в тылу врангелевских войск, скопившихся тогда в Крыму, и со специальным заданием вместе с ними переправлялся сначала в Константинополь, а затем на остров Лемнос — известное осиное гнездо иностранных разведок.

Малкин замолчал, собираясь с мыслями.

— Дальше, — сделал нетерпеливый жест рукой нарком.

— С двадцать первого по двадцать восьмой годы работал в Краснодаре в Кубано-Черноморской ЧК. Участвовал в ликвидации многочисленных повстанческих организаций. За борьбу с бандитизмом и контрреволюцией на Кубани награжден орденом Красного Знамени. А в двадцать восьмом году по постановлению Северо-Кавказского крайкома партии был переброшен на Терек…