— Считаю своей партийной обязанностью… своим партийным долгом… сообщить о своей связи с врагом народа Осиповым, — заявил вышедший на трибуну молодой человек, робко пряча глаза в исписанный лист бумаги. — Связь, разумеется, не преступная, не вражеская… — сказал и замолчал.
— Ну-ну, — подбодрил заявителя Газов, — в чем конкретно эта связь выражалась?
— Эта связь выражалась в том, что когда Осипов работал на пристани, я работал с ним в одном цехе учеником токаря, а когда я вступал в партию — Осипов был одним из моих поручителей.
— Все?
— Нет, не все. На первом заседании Пленума ГК седьмого созыва я выставил кандидатуру Осипова на секретаря горкома.
— Ты делал это, зная о его вражеской деятельности? — строго спросил Ершов.
— Нет! Конечно нет! Он маскировался, и я даже не подозревал. Я считал его честным коммунистом.
— А сейчас? Как считаешь сейчас?
— Теперь, когда наши доблестные органы безопасности разоблачили его, все стало ясно. Враг он и есть враг. Я признаю, что, выдвигая его кандидатуру, поступал опрометчиво, но не по своей вражеской связи с ним.
— Тебе сколько лет? — спросил Газов.
— Двадцать два.
— Ну что ж, время на исправление еще есть. Правильно я говорю, товарищи?
— Правильно!
— Верно!
— Молодо-зелено!
— Принять к сведению сообщение Грушина и отметить его честность.
— Вот и я говорю, — подвел черту Газов. — Принять к сведению. Ведь по сути дела все мы ходили рядом с Осиповым, ничего не подозревая. В том числе и товарищ Малкин. Правильно я говорю? Ну что? Так и сформулируем? Примем к сведению?
— Да! — облегченно вздохнули участники Пленума.
— Садись, Грушин! Что там у товарища Прозорова? Иди, иди сюда! Что у тебя?
— Да я, собственно… Осипов написал мне письмо из Сочи…
— О чем?
— Расписал, как отдыхает, интересовался партийной жизнью…
— Почему он написал именно тебе? — спросил Ершов и многозначительно окинул взглядом участников Пленума. — Ты что, был в дружбе с ним?
— Да нет, — пожал плечами Прозоров. — Не был. Общались только по партийной линии и все.
— По партийной линии он общался со многими, — не унимался Ершов, — однако написал только тебе.
— Не могу объяснить… Не знаю. Может потому, что раньше часто обращался ко мне за советами…
— Ладно, — придержал Газов Ершова, который готов был задать новый вопрос. — Спросим у Осипова. А сейчас, я думаю, у нас нет оснований высказывать недоверие товарищу Прозорову. Примем пока к сведению его заявление, а там видно будет. Верно я говорю, товарищи?
— Правильно!
— Оснований нет!
— Принять к сведению!
— Ну вот и ладно! — Газов посмотрел на часы. — Повестка дня исчерпана и мне хотелось бы подвести некоторые итоги. Как видите, товарищи, враг не унимается. Чем сильнее мы прижимаем ему хвост, чем плотнее обставляем со всех сторон, тем он становится злобнее и решительней. От вредительства и саботажа переходит к массовому террору, стремясь уничтожить руководящее партийное звено снизу доверху, деморализовать партию и повернуть колесо истории вспять. Поэтому требую от всех вас повышения бдительности. По принятым сегодня решениям проведите широкую разъяснительную работу в парторганизациях, на дому и в трудовых коллективах, нацельте коммунистов на энергичную работу по ликвидации последствий вредительства, на своевременное выявление и изъятие врагов. Враги, как видно, не дремлют, они обактивляют бывших кулаков и подкулачников, бывших белогвардейцев и нам не время почивать на лаврах. Я желаю вам всем успехов!
70
26 июля состоялись выборы в Верховный Совет России. На следующий день пресса края, захлебываясь от восторга, сообщала о триумфе ВКП(б), о величайшей победе блока коммунистов и беспартийных, охарактеризовала прошедшие выборы как всенародный праздник, утверждая при этом, что они продемонстрировали могучее морально-политическое единство жителей края, их преданность партии, приверженность социализму. Все без исключения кандидаты блока оказались избранными в высший орган государственной власти и это расценивалось прессой как еще одно свидетельство того, что в крае, как во всей стране, нет больше враждебных классов. В числе выдающихся партийных и государственных деятелей края в Верховном органе России занял свою нишу и заместитель начальника Управления НКВД по Краснодарскому краю капитан государственной безопасности Сербинов (Левит), еврей по национальности, палач по должности и призванию. Прав оказался его подручный Щербаков, одним натренированным ударом повергший Осипова в многодневное беспамятство, когда говорил своей жертве о том, что подлинную ценность Сербинова объявят на выборах избиратели: 99,82 % из них отдали свои голоса за него и лишь 0,18 % отказали в доверии, считая его подлинным врагом партии и народа. Впрочем, партии — нет. В общем и целом он выполнял волю партии, а свои проблемы решал лишь походя и только потому, что не мог не решать их, обладая колоссальной властью над людьми.
71
Дело Осипова то и дело стопорилось, и Малкин, ревниво следивший за его «разворотом», извергал на своих подручных тонны брани, проклятий и угроз, обвиняя их в потере классовой бдительности, оперативного чутья, фантазии, следственной смекалки и прочих качеств, которыми обязан обладать сотрудник НКВД в условиях разворачивающихся массовых репрессий и дефицита подлинных врагов. Безруков, которого Малкин чаще других вызывал на «ковер», изнемогая от оскорбительных притязаний, неожиданно для самого себя проговорился, что прямых доказательств по делу нет, а липовать их никто не решается, поскольку не очень ясна позиция Берия, начавшего, как представляется, чистку органов госбезопасности. Сказал он Малкину и об опасениях Сербинова, связанных с жалобой, которую Осипов и другие накануне ареста отправили в ЦК и которая, по непроверенным данным, сейчас находится на исполнении у Берия. Вместо очередной «порки» Малкин предложил Безрукову присесть, и когда тот, удобно усевшись в кресле, приготовился слушать и записывать, Малкин спросил, что делать.
— Придется выпускать, — сжавшись в комок пролепетал Безруков.
— Нет! Только не это! Только не это! — Малкин вскочил с места и заметался по кабинету. — Ты представляешь, что это значит? Это значит, что мы с тобой, Сербиновым и другими должны будем занять освободившиеся в камерах места. Мы! Я, ты, он, они, все, кто к этому делу причастен. Разговоры о желании Берия приступить к «ликвидации ежовщины» — это не просто разговоры. Он уже приступил к чистке органов госбезопасности! Не знаю, надолго ли его хватит, но сейчас он создает комиссии по пересмотру дел, рассмотренных «тройками», многих уже освободили из лагерей. К нашим делам пока не добрались, но это сегодня, а что будет завтра?
— По делу видно, что мы арестовали всю эту компанию на основании показаний арестованных по различным контрреволюционным делам. Несложно развернуться на сто восемьдесят градусов, обвинить тех же Алексеева, Гужного и других в контрреволюционной клевете, пропустить их через «тройку и «косую» и дело с концом.
— Ты же знаешь твердолобость Осипова: он никогда не простит нам ареста, а тем более того, как мы с ним обошлись. Кстати, как он себя чувствует?
— Для работы пока непригоден.
— А остальные?
— Все отрицают.
— Физмеры?
— Не применяем.
— Может это к лучшему. Оставьте их пока в покое. Осипову создайте условия. Заставьте Щербакова извиниться. По-партийному поговорите вдвоем, потолкуйте, разъясни ему ситуацию, пообещай объективность и возможное освобождение. Скажи, что Малкин сожалеет о случившемся, но встретиться пока не может, так как находится в Москве в длительной командировке. С остальными работай без особого нажима.
— Как быть с Вороновым?
— С ним пусть решает Сербинов. Это его каприз. Кстати, ты уверен, что дело по «Лабзолоту» — верное дело?
Безруков замялся, пожал плечами:
