— Чтобы в деле не было столь важного документа.

— Вам предъявляется следственное дело. Найдите то, чего там нет!

Безруков торопливо пролистал дело и недоуменно пожал плечами.

— Ну! Покажите мне санкцию! — особоуполномоченный брезгливо скривил рот.

— Возможно, ее вынули, — равнодушно буркнул под нос Безруков. По выражению его лица было видно, что отсутствие в деле санкции его нисколько не удивило.

— Вот опись документов, имеющихся в деле. Она составлена Кузнецовым — работником одиннадцатого отдела УГБ, работавшим тогда в Новороссийском портовом отделении. В описи санкция не зафиксирована. Значит, вопрос стоит так, что Кузнецов ее из дела изъял?

— Возможно.

— Зачем?

— Вы же сами сказали, что дела тогда оформлялись без санкций…

— Я сказал, что для ареста контрреволюционера в период массовой операции санкция прокурора не требовалась. Такова была установка НКВД СССР, согласованная с ЦК ВКП(б). Зачем же вы в нарушение этой установки сначала берете санкцию, а затем выбрасываете ее? Вам это нужно для чего? Чтобы переложить вину с себя на прокурора, якобы давшего санкцию, и на вашего подчиненного, якобы уничтожившего ее? Вы идете на гнусные вещи, Безруков. Вы способны без оглядки оклеветать любого, лишь бы спасти свою шкуру.

— Я знаю, что тогда дела перешивались.

— Ну и что? Были чьи-то указания об изъятии санкций?

— После объявления операции они изымались.

— Кто изымал, по чьей установке?

— Был приказ о порядке оформления этих дел. Там было ясно сказано, какие документы должны быть приложены.

— Там было сказано, что если есть санкция, то она должна выбрасываться?

— Нет, так сказано не было.

— Тогда в чем дело? Кто вынимал из дел санкции?

— В Новороссийске вынимали.

— Кто? Не юлите! Говорите конкретно — кто?

— Я вынимал.

— Из каких дел?

— Я говорю, что был приказ…

— Были указания изымать санкции прокурора?

— Не было.

— А вы вынимали! Значит, и здесь вы проводили вражескую работу.

— Я не вижу в этом преступления.

— Изымать из следственного дела документы не преступление? — возмутился прокурор.

— Вы будете продолжать врать, Безруков, или возьметесь за ум? — остановил затянувшийся диалог Захожай.

— Я говорю правду.

— Разве правда, что Пушков Максим семидесятилетний старик?

— Да!

— Он тысяча восемьсот восемьдесят пятого года рождения, что составляет далеко не семьдесят лет, как вы заявляете, а всего лишь пятьдесят два к тому времени. Что вы на это скажете?

— Я сказал, что с делом не знакомился. Мне его доложили и я доверился.

— И кто теперь должен отвечать за неправильный арест и осуждение Пушкова?

— Тот, кто его арестовал и вел следствие.

— А кто должен отвечать за то, что не было принято мер к освобождению напрасно арестованного? Кто должен отвечать за то, что контрреволюционер остался на свободе?

— Я, во всяком случае, отвечать не собираюсь!

— Не собираетесь, но будете. Почему вы не арестовали Максима?

— Я забыл об этом деле.

— О том, что контра гуляет на свободе — забыли?

— Разве я мог помнить всех?

— Отправляйте-ка вы его, Захожай, в Москву, — безнадежно махнул рукой прокурор. — Чувствуется, что он страсть как соскучился по Лефортово. А может, вас Сухановка больше устроит? Я могу оказать протекцию…

— Не надо так зло шутить, гражданин военный прокурор. У меня после Лефортово почки на волоске висят и живот — сплошная рана.

— Значит, не хотите? — спросил Захожай. — Тогда прекратим о Пушкове, тут все ясно, а расскажите-ка вы следствию, как убили арестованного Ильина.

— Вы хотели сказать — Колоду?

— Нет. Сейчас об Ильине. О Колоде успеется.

— Но Ильин покончил жизнь самоубийством!

— Вы затеваете новую игру со следствием. Ну что ж, мы терпеливые.

— Мы располагаем информацией, что Ильина убили во время допроса!

— Нет! Его никто не убивал! Я прибыл на место сразу после происшедшего. Вся обстановка показывала на самоубийство.

— В связи с чем был арестован Ильин? — спросил особоуполномоченный.

— Он проходил по делу Осипова.

— На него были показания? Чьи?

— Осипова и других лиц.

— Чьи конкретно. Фамилии!

— Не помню.

— Как только требуется конкретика, у него отшибает память, — съязвил прокурор.

— Не помните или таких показаний не было? — продолжал спрашивать особоуполномоченный.

— Показания были. Не помню, чьи именно.

— Кем он был арестован?

— Его арестовали по предложению секретариата УНКВД. И было мнение крайкома партии.

— Что вы виляете! Что за гнусная привычка уходить от ответа. Вы ж бывший следователь, не вас учить, что на конкретный вопрос надо давать конкретный ответ. Назовите фамилию лица, истребовавшего санкцию на арест Ильина.

— Не помню.

— Тогда ответьте, кто добывал материалы, на основании которых он был арестован?

— Осипов давал показания мне. По чьим еще он прошел показаниям — не помню.

— К моменту ареста Ильина показания Осипова были проверены? Вы убедились, что эти показания правдивы?

— Поскольку были другие показания — отсюда все ясно.

— Я спрашиваю: в показаниях Осипова вы были уверены?

— Первые показания на Ильина были получены от Матюты. Осипову я верил, потому что он давал их без нажима.

— Без нажима помогал вам фабриковать на себя дело? Зачем вы лжете? Сегодня ведь достоверно известно, что дело вами сфабриковано.

— Это неправда, я не фабриковал.

— Кто вел следствие по этому делу?

— До меня начали вести.

— Кто взял показания от Осипова?

— Он сам двадцать суток писал.

— По собственной инициативе? Или после того, как к нему были применены меры физического воздействия?

— Я взял.

— От Матюты?

— Другие сотрудники.

— Это ваша группа и ваши сотрудники?.

— Да.

— Так применялись к Осипову меры физического воздействия?

— Применялись.

— По проверенным материалам или непроверенным?

— Уже были показания.

— Я спрашиваю, проверены были эти показания или нет?

— Во всяком случае, я верил им.

— Я в последний раз спрашиваю: материалы, по которым были арестованы Осипов, Литвинов, Матюта, были проверены вами?

— Я считал, что они заслуживают доверия.

Захожай тяжело вздохнул. Прокурор осуждающе покачал головой. Особоуполномоченный походил на разъяренного быка, готового нанести удар.

— Они ва-ами! Вами! Вами, Безруков, были проверены? Были или нет?

— Все были перекрыты.

— Ну, нет! Я так не могу. С ним по-хорошему нельзя. Я предлагаю прекратить допрос и вернуться к нему после соответствующей обработки обвиняемого.

— Я же говорю, — побледнел Безруков, — я же говорю, что показания Осипова совпадали с показаниями Гужного, Алексеева, Фетисенко, Матюты… Я же говорю!

— По каким материалам были арестованы Осипов и Матюта? — спросил прокурор.

— Я не знаю.

— Вы же лично арестовывали Осипова!

— Арестовывал Малкин. Я только сопровождал его из Сочи в Краснодар.

— А материалов не видели?

— Не видел.

— Значит, и проверить не могли.

«— Я беседовал с Гужным.

— Он подтвердил?

— Да.

— Где протокол?

— Я не писал.

— Вы очные ставки проводили?

— Мне их запретили проводить.

— А нужны были очные ставки?

— Можно было обойтись и без них.

— Зачем же вы по непроверенным материалам применяли меры физического воздействия? Кто вам дал установку избивать арестованных Литвинова, Ильина, Галанова и других?

— Литвин.

— Кто-кто?

— Руководитель бригады НКВД СССР, приезжавшей в декабре тридцать седьмого года в край для оказания практической помощи.

— Он лично дал вам такую установку? По группе Осипова конкретно?

— Нет.

— Тогда кто?

— Сербинов.

— И вы эту установку приняли?

— А куда мне было деваться?