Через три дня надзиратель сообщил, что письмо отправлено. Медленно текли дни. Обстоятельного разговора с надзирателем не получилось. Он откладывал его со дня на день, а затем исчез.

«Испугался, — догадался Малкин. — Шут с ним. Мне-то от него ничего и не надо. Доброе отношение — это уже немало. Жаль, не успел передать письмо жене. Впрочем, это, может быть, даже к лучшему: если она арестована — было бы плохо обоим».

Очередной допрос начался с пережевывания предыдущих показаний.

— Подведем некоторые итоги, — заявил следователь, раскрывая пухлое дело с торчащими закладками. — Мы тщательно проанализировали ваши показания. — Будем считать, что период с восемнадцатого по тридцать третий отработан более-менее. Центральный военно-исторический архив и многочисленные свидетели правдивость ваших показаний подтвердили. Но есть один момент, который вызывает сомнения.

— Я готов их развеять.

— Вы это, конечно, сделаете, но не думаю, что охотно, — возразил следователь. — Есть данные, что в двадцатом году, находясь с заданием в тылу у Врангеля, вы умышленно дезинформировали командование Девятой армии о времени и месте высадки Улагаевского десанта, что позволило ему беспрепятственно захватить Приморско-Ахтарскую и блокировать Тимашевский железнодорожный узел.

— Вам дали неверные сведения, — мягко возразил Малкин. Наученный горьким опытом, он стал избегать резких выражений.

— Верные — не верные, — будем разбираться. Итак, после освобождения Новороссийска вас перебросили в тыл Врангеля и вместе с остатками разбитой Добровольческой армии вы перебрались в Крым?

— Нет. После освобождения Новороссийска я некоторое время оставался там в должности комиссара обороны. Затем по заданию партии и правительства перебрался в меньшевистскую Грузию.

— Нелегалом?

— Почти.

— И что дальше?

— В апреле на Кубани возникло, повстанческое движение во главе с Фостиковым. Оно быстро охватило горные районы Майкопского, Лабинского, Баталпашинского отделов. Появилась информация о стремлении Фостикова вступить в контакт с Врангелем, а в июне — июле стало известно, что Врангель готовит десант на Кубань в надежде соединиться с повстанцами, захватить Кубань, а затем и весь Северный Кавказ. Насколько достоверна эта информация, мне и было поручено выяснить.

— Почему направили именно вас?

— Работа была сложной, требовался профессионал.

— Вы считали себя таковым?

— Выбор был сделан командованием Девятой армии.

— Какое задание вы получили?

— Разведать морально-политическое состояние армии и тыла, подтвердить или опровергнуть информацию о десанте. Если он действительно готовится — выяснить время и место высадки, наличие резерва и возможности его использования в случае удачи или неудачи, узнать, кому поручено проведение операции.

— Всю эту работу вы должны были выполнить один?

— Нет. Меня обеспечили явками в Севастополе, Симферополе, Феодосии и Керчи.

— Что вам удалось выяснить и что из этого вы скрыли от командования?

— Собранную информацию я немедленно передал по назначению.

— Вы лжете, Малкин. Как раз этот момент нами детально изучен. Каким вы застали положение в Крыму?

— В первые же часы пребывания там я понял, что на территории, подвластной Врангелю, установлен жестокий диктаторский режим. Свирепствовали сыск и военно-полевые суды. Людей хватали по малейшему подозрению. В качестве наказания применялись лишь две меры: расстрел и оправдание.

— Оправдание — в качестве наказания?

— Да. Это разновидность расстрела.

— Уточните, — насторожился следователь.

— Арестованного, в отношении которого не было прямых улик, не расстреливали сразу, а оправдав на бумаге, высылали в Советскую Россию. При переходе линии фронта его уничтожали. Иногда эту меру применяли в чистом виде: не оправдывали, а приговаривали к высылке и таким же макаром уничтожали.

— Как обращались с перебежчиками с советской стороны?

— Их арестовывали и содержали в тюрьме до выяснения.

— Такой режим способствовал порядку?

— Нет. Несмотря на строгость, на территории процветала преступность. Грабежи, убийства, казнокрадство. Чиновничество от мала до велика погрязло во взяточничестве…

— То есть полное разложение?

— Да. В таких условиях, как вы понимаете, содержать боеспособную армию было невозможно.

— Вот тут как раз и сработала ваша провокаторская сущность.

— Не понимаю.

— Вы пытались создать у командования мнение, что ему придется действовать против разложившейся и небоеспособной армии. Размагничивали командование.

— Я был не единственным источником информации. Командование имело возможность сопоставлять, сравнивать, уточнять.

— Что вы узнали о десанте?

— Подготовка к нему ни для кого не была секретом. Об этом знали все. Уроженцы Кубани вербовались в десант открыто, беспрепятственно переводились из других частей и сосредоточивались в Керчи и Феодосии. Многие из них, будучи уверенными в успехе операции, прибывали туда с барахлом и семьями. В Крыму тогда бытовало мнение, что население кубанских станиц ждет не дождется своих избавителей, и в случае их вторжения готово чуть ли не поголовно подняться против советской власти.

— Как вы доложили командованию об истинной цели десанта?

— По данным, которые мне удалось получить, щетинная его цель состояла в том, чтобы создать на Кубани очаги вооруженной борьбы там, где население не приняло советскую власть, и объединиться с повстанческими отрядами Фостикова. За счет местных казаков пополнить армию и, как я уже говорил, развить операцию дальше на Черноморье, Терек, Ставрополье, Дон и, возможно, на Украину.

— Почему вы не сообщили командованию о времени и месте высадки десанта?

— Время я сообщил предположительное. Места высадки не знал.

— Вы только сейчас сказали, что части, из которых формировался десант, сосредоточивались в Керчи и Феодосии. Разве трудно было предположить, что погрузка его будет производиться там же, а следовательно, высадка — в ближайшей точке.

— У меня не было задания высказывать предположения. Я освещал обстановку. Командование должно было предположить место высадки, исходя из анализа всей собранной информации. Что касается оценки состояния тыла — я, на мой взгляд, дал ее верно.

— Это на ваш взгляд…

— Да. Я отмечал в частях Улагая, собственно, во всем его воинстве, организационные недостатки, междоусобицы, интриги. Они были и сразу сказались на результатах, как только десант высадился на Кубани.

— Как они проявились?

— Что, рассказывать подробно?

— Конечно. А вы куда-то торопитесь?

— Мне торопиться некуда.

— Ну вот и отвечайте на вопрос.

— Хорошо. Когда был объявлен поход на Кубань, к Врангелю ринулась старая кубанская войсковая администрация, пересиживавшая черные дни в Крыму, и потребовала восстановления ее в правах и переправки на Кубань в полном составе. Врангель почему-то выразил старому аппарату недоверие и приказал Улагаю сформировать новый. При погрузке на корабли путь старой администрации был прегражден, но каким-то образом она все-таки достигла пределов Кубани. Грызня между старой и новой обернулась невероятной жестокостью по отношению к казакам на захваченной территории и оттолкнула их от «избавителей». Это первый момент. Второй момент: десант не имел запасов оружия, и когда толпы местных повстанцев и зеленоармейцев Приморско-Ахтарской, Бриньковской, Ольгинской и других станиц вышли из плавней, их нечем было вооружить. Поболтавшись два-три дня без оружия, они снова уходили в камыши или разбегались по домам. Отсутствие продовольствия вело к грабежам и восстанавливало население против десанта.

— Где вы находились во время высадки десанта?

— В общей массе. А затем при оперативной части штаба генерала Улагая в Приморско-Ахтарской.

— Почему скрыли от командования, что высадка будет произведена в Приморско-Ахтарской?

— О местах погрузки я информировал. О месте высадки не знал. Тем более что десант высаживался одновременно в трех точках.