‹1951› * * * Нет зависти моей к душе убогой, К духовно нищим в сонной тишине. Пускай они завидуют дорогам, Тревогам тем, что жизнь судила мне. Ничто в речах ничтожных их не ново, И не проникнет речь их в грудь мою, — Нет, моему завидовать им слову, Что радостью иль горем обовью. Владеть им научила мать родная, Вдохнула силу, и я сильным стал, Чтоб из него я, искры высекая, На пятаки его не разменял. ‹1960› * * * Солнцем согретый, дождями сеченный, Вскормленный хлебом Черство-суровым, Ты меж людьми проходишь, помеченный Счастьем и горем — Старым и новым. Много сбылось, что было загадано, Многое осуществилось воочью, Только в лице отпечатался рядом Отсвет двоякий — Солнца и ночи, Отсвет тревоги Вместе с любовью, Отзвук исканий И отсвет боя, Грусть затаенная кроется в слове, Смехом ребячьим ходит с тобою. Шепчут: не жизнь у него — картиночка! Шепчут: в сорочке родился малый! Только не знают, что та холстиночка В дальней дороге Истлела, пожалуй. ‹1964› ТЫ ПРИХОДИШЬ КО МНЕ… Ты приходишь ко мне не однажды, не дважды Рассказать о страданье, подспудном и скованном, Как вставал ты в ряды запорожцев отважных, Как росло твое сердце с Шекспиром, с Бетховеном. Ты приходишь с кипучими черными тучами, С кандалами неволи, С крепостными, с мадоннами, и с шипами колючими, И с жуками над вишнями в поле. И кричит Железняк огневыми устами С голытьбою своею, И бредут неофиты, склонясь под крестами, По тропе Прометея. Все твое — все с тобою, от травки до нации, От рыданий до взрыва, И двадцатого века манифестации — Молодости призывы. Все твое — все с тобою, как солнце с водою, Как вовек и не снилось: Грозы Африки, громы Азии В мудром взоре твоем отразились! Все твое — с переплесками, снами туманами, С дымкой росной апреля: За страны твоей меридианами — Твои дали зардели! Дали медные и лиловые, Будто сизые маки, Где за Африку бьются новые Юные гайдамаки, Где в руках твоих, меж невзгодами, Зеленеет планета, Не подкуплена и не продана, Вся — как совесть поэта! ‹17 февраля 1964 г.›
ПОЭЗИЯ Ее не купишь цветом провесен, Ни горлом не возьмешь, ни чином. Поэзия ведь — дело совести, С ней не играют беспричинно. Не знает старости такая И на челе не ставит даты, Побегом новым прорастая, Стоит извечно возле хаты. Не песенными переливами — Тяжелой кровью сердце крушит, Сверкнет крылом своим малиновым И то ль обнимет, то ль задушит… ‹1968› МИРСАИД МИРШАКАР{9} (Род. в 1912 г.) С таджикского ОН ГРАЖДАНИНОМ БЫЛ Хранитель древних сказок и легенд, Седой певец настроил инструмент, И полетела к людям кишлака Издалека пришедшая строка, И разговор повел накоротке Сам Пушкин на таджикском языке, И к тучам, как орлиное крыло, Его стихотворение взошло. С младенчества знакомый звонкий стих Запел таджик среди долин родных. Неповторимых песен жемчуга Рассыпал на речные берега. И слушатели, песню подхватив, Над горным кряжем подняли мотив. И, преодолевая перевал, Весенний ветер людям подпевал. Над крышей мира, над ребром скалы, Куда не залетают и орлы, Где солнце отражают ледники, Мелькали крылья пушкинской строки. Он сам любил такую высоту, Где птицы замирают на лету. В жестоком веке, в каторжной ночи Он пел свободы светлые лучи. Могущество народа и земли Его стихам окрепнуть помогли. Он гражданином был. И потому В сердцах воздвигнут памятник ему. И потому на разных языках Едина правда в пушкинских стихах. Певец Таджикистана моего, Воспой его и пой стихи его! Пусть над хребтами кряжистых громад Стихотворенья Пушкина гремят! ‹1955› БАЛЛАДА О СУТИ ВЕЩЕЙ Покинув близких, дом, семью и сад, Увидеть мир по-новому готовясь, Ушел поэт куда глаза глядят, Ушел, куда приказывала совесть. Скитаясь, повстречал он старика, Спросил его мудрец, душой высокий: — Откуда у тебя в глазах тоска? Куда идешь ты, странник одинокий? Сказал поэт: — От близких и родных Уединясь в каморке бедной, тесной, Творил я в одиночестве свой стих, Надеясь, что он станет вольной песней. А песня, и перната и ярка, Всех одарит крылатой, звонкой силой… Но оказалось, что моя строка Бесцветна, безголоса и бескрыла. И я в неведомый пустился путь, Расстался с домом, с близкими своими, Чтобы найти ту истину, ту суть, Что сделали б мои стихи живыми. Я должен отыскать то естество, Объемлющее воздух, море, сушу, Чтоб птица вдохновенья моего И крылья обрела, и мысль, и душу. — Поэт! — сказал с улыбкою старик. — О вымысла властитель и невольник! То естество, той истины родник, Поверь мне, знает ныне каждый школьник. Ступай же к ним, услышь их голоса! В твоих стихах зажгутся умным светом Учеников пытливые глаза — И настоящим станешь ты поэтом! Но, мудреца отринувши совет, Ушел он, и уста его молчали, Нежданно встретил девушку поэт И ей поведал о своей печали. А та: — Зачем не хочешь ты взглянуть На то селенье, что цветет в долине? Ты ищешь жизни истину и суть? Обрадуйся: ты их нашел отныне! Суть и основа жизни есть любовь, Ты с нею встретишься в моем селенье, И сердце у тебя воспрянет вновь, И в нем тогда настанет просветленье. Любовь дает живому рост и цвет, А песню наделяет чудной силой… — Но, ничего не возразив в ответ, Ушел поэт от девушки красивой. Седую мать он встретил на пути И ей сказал, что, по земле блуждая, Для песни хочет суть вещей найти, И женщина ответила седая: — Зачем тебе из края в край блуждать? Пойми, одна есть истина на свете: Основа, суть всего живого — Мать, И лучше всех об этом знают дети. И женщина, что жизнь тебе дала, И родина, которой отдаешь ты Все помыслы, и чувства, и дела, И песни, что признательно поешь ты, — Слились в один жизнедарящий лик — Лик Матери, извечный лик вселенной. И если эту сущность ты постиг, То песнь твоя пребудет вдохновенной. |
