‹1941› * * * И вновь друзья Во тьму бесстрастно Уходят, покидая нас… Там тишь трубит в свой рог безгласный И времени костер погас. ‹1943› * * * Что в то утро знали мы, что знали, Кроме собственных имен звучанья, Кроме блеска солнца на ресницах Да еще колосьев трепетанья? Что в то утро знали мы, что знали, Кроме зова райского из сада Вечности, беспечно почивавшей Возле врат разбуженного ада?… ‹22 июня 1965 г.› * * * Помедли, день, — постой, не торопись… На замки облаков нейди войною, Их небо возводило тишиною, Их синевою застеклила высь. А я еще не выплатил оброк, Меня к земле пригнут заботы снова, За мной еще — пророческое слово, Которое я миру не изрек. ‹1967› * * * С тобою, Время, шел я наравне. С тобою был в жестокой крутоверти, С тобой считал в зловещей тишине Всех тех, кто по сердцу пришелся смерти. Чуть из огня — и снова в бой крутой, Из боя — в пекло, в полымя со всеми… Так что ж ты мне простить не можешь, Время, Что не всегда я веселюсь с тобой?! ‹1971› * * * Благословен зеленый замок ваш, Где заросли травы и повилики И где цветы звенят и льют из чаш Росу на бледно-розовые блики Ущербного светила, что давно (Назло земле) в свою игру играет И — словно умирая — замирает, И человечеству тогда темно В тиши… А я благословляю вас — Смежите веки, выпейте прохлады И знайте: счастья большего не надо, Чем с солнцем встретиться в рассветный час! И — мелочь… Мой каприз, мужской, последний: Когда вы смотрите — в преддверье сна, — Как желтым обручем скользит луна По крыше затуманенной соседней, Пускай поэт пред вами промелькнет. Шагает он сейчас под пылью звездной, Тот пеший, безоружный Дон-Кихот, И любит вас, не ведая, что поздно… ‹1971› * * * Твой суд неправедный приемлю, Как серой осени приход. В боях за небо и за землю Не обескровлен Дон-Кихот, Не стал безвольным, равнодушным И твердый шаг не потерял… … Но ветер, мельницы разрушив, Победу у меня украл. ‹1971›
* * * В мальчишеском имени — Иче — Колючий полет сквозняка, Принесшего издалека Чужой, стародавний обычай. Я жил — и оно отошло… Но в осень, дрожа от озноба, Твержу его снова и снова, Как строчку — забвенью назло. ‹1971› * * * О, если б не было ни в чем обмана И белой не казалась чернота! Живет в душе заветная мечта, Трепещет в каждой строчке постоянно. Мой голос — он не громыхал, как медь… Быть может, люди, я не понят вами? Когда-нибудь и вы, устав греметь, Начнете клясться тихими словами. ‹1971› * * * Над белым полем крыши на рассвете, Как тонкий колос, первый луч возник. Величия полны мгновенья эти — Являет солнце миру ясный лик! Светило смотрит людям прямо в очи, Как будто каждый — первенец земли: Не проглядите, как на грани ночи, Не потускнев, исчезну я вдали. ‹1971› АНАТОЛИЙ ВЕЛЮГИН{121} (Род. в 1923 г.) С белорусского БЕРЕЗОВЫЙ СОК Над лесом стая легкая несется, мелькает в дымке вальдшнепа крыло. Как во дворец, сюда заходит солнце, и от колонн березовых светло. Глушь сторожат сороки-белобоки. Смотрю я, древней жаждою объят: шершавый ствол, на нем надрез глубокий. О донце капли первые стучат. О, сколько в них прозрачности и блеска, К лотку беззвучно мураши спешат. Над розовыми пнями перелеска березового сока аромат. Я захмелел от вешнего настоя росы, корней, зеленого дымка. Я ощутил холодною щекою, как источает жар твоя щека. Со мною рядом, небывало близко, молчала ты, слегка скосив зрачок на птиц, готовых устремиться к Минску, на здешних сплетниц, стрекотух-сорок. Густая синь прищуренного ока. Повсюду синь, куда ни поглядишь …Шершавый ствол, надрезанный глубоко. Звон капли о кувшин. И снова тишь. |
