‹1962› * * * Я написать хочу слова на музыку дождя, Зарифмовать порывы ветра, Найти мелодию легчайших дуновений, Что слышатся в лесах порой осенней, И вслух читать речитатив ручья. Я рисовать хочу, как тополь тонкой кистью Рисует в небе все, что скажут листья, Хочу лепить движение и трепет, Лепить, как ветер встречных женщин лепит, Хочу понять все то, что после стольких дней, и стольких слов, и стольких слез Неясно для меня в душе твоей. В твоей душе, которой я объят, Как этим небом, ветром и дождями, И рощами, что тихо шелестят, И речками, что шепчут меж камнями, И прихотью тропинок, что всегда Меня к тебе ведут как бы случайно, К тебе, чья речь близка мне и чужда, Как речь природы, простотой и тайной. ‹1962› * * * Я предчувствую: во мне назревают стихи. Я предчувствую это, как час любви, когда, еще не видны и тихи, уже плывут ее корабли. Я предчувствую это, как в голосе дрожь, как запах цветка, как крик коня, как дверь, в которую не был вхож, но уже распахнутую для меня. Пересыхает моя гортань. Я словно зверь в голубом лесу, внезапно почуявший: где-то лань робкая, рога на весу. И я замираю. И меня уже нет. Я весь — ожидание, трепет, боль… Где моей лани тревожный след? Что меня ждет: тишина или бой? Я разобраться в этом стремлюсь: все ближе оно, вот оно — в груди, оно захватило… И я молюсь: только не выдай, не подведи! Чтоб в кажущейся тишине не обратилась любовь в игру, не показался бы ланью мне суслик, прячущийся в нору, чтоб не пришлось мне, оторопев, выдохнуть искаженным ртом вместо песни — скучный напев и раскаиваться потом. ‹1962› ВИКТОР ГОНЧАРОВ{93} (Род. в 1920 г.) * * * Мне ворон черный смерти не пророчил. Но ночь была, И я упал в бою. Свинцовых пуль трассирующий росчерк Окончил биографию мою. Сквозь грудь прошли Расплавленные пули. Последний стон зажав тисками скул, Я чувствовал, как веки затянули Открытую солдатскую тоску, И как закат, отброшенный за хаты, Швырнул в глаза кровавые круги, И как с меня угрюмые солдаты Неосторожно сняли сапоги… Но я друзей не оскорбил упреком. Мне все равно. Мне не топтать дорог. А им — вперед. А им в бою жестоком Не обойтись без кирзовых сапог. ‹1944›
* * * Я скажу, мы не напрасно жили, В пене стружек, в пыли кирпича, Наспех стеганки и бескозырки шили, Из консервных банок пили чай. Кто скрывает, было очень туго, Но мечтами каждый был богат. Мы умели понимать друг друга, С полувзгляда узнавать врага. Свист осколков, волчий вой метели, Амбразур холодные зрачки… Время! Вместе с нами бронзовели Наши комсомольские значки. Да, когда нас встретит новый ветер Поколений выросших, других, — Я скажу, что мы на этом свете Не напрасно били сапоги! ‹1949› * * * Дыши огнем, живи огнем, Пусть правды убоится тайна. Случайно мы с тобой умрем, Все остальное — не случайно. Смотри, как, напрягая слух, Над Дикой балкой месяц вызрел. Не говори: «случайный друг», «Случайный день», «Случайный выстрел»… Я вижу, над твоим крыльцом Гнездится час твой черной птицей. Не лги, а то умрешь лжецом! Не убивай — умрешь убийцей! Нет, не случайно, боль тая, Идет ко мне тропой печальной На кладбище любовь моя, Которую я звал случайной. ‹1958› * * * Опять пришла пора дождей, Листвы, летящей в воду, Когда спокойней, но острей Мы чувствуем природу. И сожаленья нет во мне, Что лето миновало, Оно расплавилось в огне И чем-то прошлым стало. Во мне осеннею порой Спокойно зреют чувства, И это ближе к грани той, Где властвует искусство. И этот моросящий дождь, И лес в рассвете раннем На полотно легли, как дрожь Пред вечным увяданьем. ‹1973› * * * — Эй ты, — мне кричат, — Подорожник! — Но я улыбаюсь в ответ, Я — это усталый художник, Завьюженный жизнью поэт. Я знал, что недолго я буду Земную вдыхать благодать, И мне, как ребенку, повсюду Хотелось скорей побывать. И все я изъездил, что можно, Куда невозможно — летал. И сам вдруг травой придорожной, Сухим подорожником стал. На этих горластых, зеленых Гляжу я с печалью живой. Какою для ран воспаленных Их жизнь обернется травой? |
