‹1946› МРАВАЛЖАМИЕР Твоим вершинам, белым и синим, Дарьялу и Тереку, рекам твоим, твоим солдатам, статным и сильным, а также женщинам, верным им, — мравалжамиер, многие лета! Твоим потокам, седым потокам, твоим насупленным ледникам, предкам твоим и твоим потомкам, их песням, танцам и смуглым рукам — мравалжамиер, многие лета! Твоим героям, делам их ратным, их вечной памяти на земле, твоим языкам и наречьям разным, лету, осени, весне и зиме — мравалжамиер, многие лета! Горам и ущельям, низу и долу, каждому деревцу во дворе, Волге твоей, и Днепру, и Дону, Сырдарье и Амударье мравалжамиер, многие лета! Твоим строителям неутомимым, могучей жизни живой струе, тебе, овеянной светом и миром, тебе, моей дорогой стране, — мравалжамиер, многие лета! ‹1952› * * * Вы в сердце скал хоть раз взглянуть могли?… Свечою там мерцает сокровенность, там сплавились покой и мощь земли, в одно слились бессмертье и мгновенность… Великая душа таится там, полна покоя, неподвластна страхам…« Но стоит прикоснуться к небесам скале — и вмиг рассыплется все прахом… Вы не взглянули в сердце скал? Во тьму? Какую тайну крутизна скрывает?… Прислушайтесь, как здесь земля вздыхает, ран не показывая никому. ‹1961› * * * Кто б это вынес, если б не звезды?… В пропасти эти кто, кроме ветра, проникнуть может?… Снег лепестковый, падая сверху, сумрак тревожит. Плавно цветочный сверху слетает снег невесомый, мшистые глыбы окутав, смягчает мрак невеселый… Кто-то звезду в высоте зажигает — и до рассвета свечкой горит она, тает, стекает каплями где-то… Кто бы иначе вынес — без света — хлад этот мглистый?… Благословим же звездочку эту, луч ее чистый… ‹1961›
ОКРЕСТНОСТИ ХРАМА КИНЦВИСИ ПОЗДНЕЙ ОСЕНЬЮ Шиповник в зарослях просвечивал, и сумрак полон был тщеты… Цветы ушли… Искать их нечего. О, где же все-таки цветы? Хребты белеют среди мрака, в долине — все скупей лучи… — О, не страшитесь, дети праха, от рая у меня ключи! — Мертво ущелье в лунном свете, исчезли листья, словно дым… О тайне рождества и смерти гадает в тучах серафим, с безрадостного неба вечером с тоской взирая на хребты… Шиповник в зарослях просвечивал, и сумрак полон был тщеты. ‹1965› ПАРУЙР СЕВАК{132} (1924–1971) С армянского * * * Твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье вдруг встретились, как на тропе два путника. И побрели. И разойтись не в состоянье твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье. Когда, устав, решив прилечь, мы на ночлег ложимся рядом, над нами, чтобы нас сберечь, стоит старинное сказанье. А между нами, словно меч, — твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье. ‹20 марта 1959 г. Москва› В ЖИЗНИ ВСТРЕЧАЕМСЯ МЫ СЛУЧАЙНО В жизни встречаемся мы случайно. А расстаемся волей-неволей. Хочешь — молчи, Хочешь — кричи, Если поможет крик. Хочешь — рви зубами подушку, Хочешь — уткнись в подушку И прикуси язык. Если ты верующий — кляни бога, Если неверующий — поверь. Хочешь не хочешь — одна дорога, Жить не жить — все равно теперь! Поздно что-нибудь изменить, Дело это — пропащее. Но, знаешь, это и есть — жить. Это и есть любовь. Настоящая. В жизни встречаемся мы случайно, А расстаемся волей-неволей. ‹26 января 1962 г. Ереван› АНАЛИЗ ТОСКИ Я знаю так хорошо свою тоску по всему, что так далеко, — Как знает слепой квартиру, где прежде жил… Я не вижу, не различаю даже движений своих, Предметы прячут свой облик, избегая сближенья со мной, Но безупречно, и точно, и беспрепятственно, — сам, Не спотыкаясь, я двигаюсь там, Существую там, Быть может, как те самозаводящиеся часы: Даже после того, как стрелки у них оторвут, Часы все равно идут, не показывая уже никогда Ни число часов, ни число минут… И, качаясь меж одиночеством и темнотой, Я упорно хочу разложить, расщепить тоску, Словно химик, хочу подвергнуть анализу и понять Природу тоски и глубокую тайну тоски. Но идея моя, и попытки мои, и старанья мои Вызывают смешок воды в водостоке, в дали, В такой немыслимой дали, В такой неслыханной дали. Какая-то пташка-мещанка с помощью жидких рулад Пытается в песне без слов свой жалкий удел воплощать, — В такой неслыханной дали, В неосязаемой дали. Слова начинают мой дух оскорблять, Потому что мне слышатся их голоса В неосязаемой дали, В такой мучительной дали. Я хожу от стены к стене, и звук шагов Доносится издалека, возникая, словно строка, В такой мучительной дали, Всепоглощающей дали. Я, конечно, совсем не слепой, Но смотрю и не вижу вокруг Ничего, никого, Потому что Зрению свойственно отторгаться от нас И углубляться в даль до упора в грань, От которой мы так сейчас далеки, Так немыслимо далеки. Нестерпимо так далеки. И нам самим бежать за собой, И нам самим себя не догнать, И нам самим себя не достичь… И не это ли разве тоска?… |
