‹1963› ИМАНТ ЗИЕДОНИС{185} (Род. в 1933 г.) С латышского МЕД ТЕЧЕТ В МОРЕ Полно цветов, но мало пчел… Сестра, лети пчелой в простор. Потек нектар, живой укор. Но где медовый сбор? В росе преобладает мед, В ложбины рек впадает мед. Прочь льется, пропадает мед, Нас покидает мед. Хочу сдержать, а он плывет, Бреду в меду, а он — вперед, Сливается в медоворот, Впадает в море мед. Мать! Слышишь, мед к чертям летит! Сестра-пчела, кто нас простит, Кто прекратит весь этот стыд? Мед пчелами забыт. Но что поделать, если мед По горизонты край займет? Пчела устала, как пилот, И в мед летит с высот. Как задержать медоворот? Иль не мешать, наоборот? Рекой впадает в море мед, Впадает в море мед. * * * Я не нуждаюсь в пожеланьях благ, Пусть не сбываются — не пожалею. Лишь времени тяжелый мерный шаг В душе моей ложится все больнее. Не жажду я ни зрелищ, ни забав, Ни тихих снов, ни громкого успеха… Мне ничего не стоит в год собрать Все эти ценности, не будь они помехой. Но время слишком ценно самому. Стыд — тратить дни в других приобретешь х, Чем в том, что нужно чувству и уму: В познанье, созерцании, сомненьях. Мне и друзья и недруги — враги, От их общенья никуда не деться. Когда звезда спадает, в этот миг Одна надежда у меня на сердце: Чтоб не пришел ни родственник, ни друг С обычным пожеланием успехов, Я без труда добиться в год могу Всех ваших ценностей, не будь они помехой. ДМИТРИЙ КАРАЧОБАН{186} (Род. в 1933 г.) С гагаузского ИЗ ПРОШЛОГО Мы засух боялись — они нас губили. Так кожа боится, чтоб кожу дубили. Боялись мы голода в год недорода — Как черта, боялись голодного года. Как слова колдуньи, боялись мы бога — Была его милость мала и убога. Боялись болезней — они нас косили, Косили до срока и в гроб уносили. И податей, гнувших нас день ото дня, Боялись, как волки боятся огня… Но пуще с годами сердца распалялись, И вышло, что нас-то бояре боялись. Боялись бояре суда и расправы, Боялись, как пахаря — сорные травы. Боялись, как вывиха или увечья, Да так, что дрожала душа их овечья. Боялись бояре сидеть на пороге, Как черви боятся колес на дороге. Боялись бояре волненья в народе, Как палки боится козел в огороде. Боялись бояре, в постели вздыхая, Как искры боится солома сухая. ‹1961›
НАНСЕН МИКАЭЛЯН{187} (Род. в 1933 г.) С армянского ЖИЗНЬ Всю жизнь обтесывал он камки И по лесам взбирался ввысь. Возведены его руками, Дворцы до неба поднялись. На лбу сверкали капли пота. Да, это был нелегкий труд! Каменотес! Он так работал, Как с бою высоту берут. Но груз годов налег на плечи. И, предвкушая торжество, Когда он вниз сошел навечно — Хотела Смерть схватить его. — Попался ты наверняка мне! — Он усмехнулся ей в ответ: — Я отдал жизнь бессмертным камням, А потому мне смерти нет! АБРИКОСЫ РАСЦВЕЛИ Не знающий птичьего языка, Молчащий на ласточкины вопросы, Я все напевы пойму, пока Весной расцветают все абрикосы. Я голос горы пойму любой И то, что кричат на скалах козы, Недаром мир наполняет любовь, Когда расцветают весной абрикосы. Замшелых корней разговоры ясны, Понятно, о чем говорят откосы, И верится людям в счастье весны, Когда расцветают все абрикосы. ВИКТОР ТЕЛЕУКЭ{188} (Род. в 1933 г.) С молдавского ПРОЛОГ К БИОГРАФИИ Скажите мне, кто напевал мне колыбельную? — Колосья. — Почва. — Перепелки. — Посвист кос. — И ветра тихое касанье. — И тысячи усталых женщин, красивых несказанно. Не потому ль теперь везде колосья следуют за мною? И руки, словно глыбы в борозде, полны глубинной тяжестью земною… И беззаботен я, как перепел, порой. И, как земле, нужны мне хлеб, дожди, покой. Но я, как почва, что лучом насквозь прогрета, — к лицу мне посвист кос и посвист ветра. И вся бескрайность, глубина и тайны роста мне дали ярость, нежность и упорство. Те тысячи женщин красивые крестьянки были, что снопы вязали, пугая дроф тяжелых на межах, когда с мужьями в поле выходили жать. Но лишь теперь я, вглядываясь в дали, стал запоздало понимать — те женщины, и мой отец, и мать лишь горлом пели. А лица их рыдали. |
