«Когда-нибудь у вас я украду Перо».

Вы мне сказали это в шутку,

Но в шутке вашей слышу я беду,

Грозящую и сердцу и рассудку.

Не отнимайте у меня пера,

Не делайте меня глухонемою!

Другого много у меня добра,

Возьмите все, свой выкуп я утрою, —

Не отнимайте у меня пера!

Я не Хафиз, и я дарить не буду

Вам города!

Поэзию мою

И пламень сердца вам я отдаю,

Чтобы для вас он запылал повсюду.

Как любящая, верная сестра,

Я посвящу вам ночи и утра,

Исполнить вашу волю я готова,

Но только мне мое оставьте слово,

Не отнимайте у меня пера!

Не хватит хлопка вам? Я хлопком стану.

Зерна не хватит? Стану я зерном.

Болеть начнете? Исцелю я рану.

Настанет праздник? Разольюсь вином.

Я воспою ваш путь нелегкий, правый,

Я расскажу, как ваша мысль остра,

Я стану летописцем вашей славы,

Я опишу ваш подвиг величавый, —

Не отнимайте у меня пера!

Мое служенье вам — стихосложенье.

Перед родным народом я в долгу, —

Так дети пусть продлят мое служенье,

Когда перо держать я не смогу.

Я счастьем насладилась небывалым, —

Я присягнула детям и перу.

Когда без них останусь — я умру,

Мое лицо закройте покрывалом,

Но если вы хотите мне добра, —

Не отнимайте у меня пера!

На небесах, на суше, в океане —

Повсюду жизнь… Шумит ее родник.

И, совершая нужное деянье,

Мы сами украшаем каждый миг.

А день, который бесполезно прожит,

В ночной тиши нас тяготит и гложет.

Ну, что ж, пусть гложет!.. Выдержим и это!

Без недовольства ведь и жизни нет.

Не будет мрака — не оценим света,

Не обойтись без горестей и бед…

Лишь пустота — смертельна для поэта!

Вот и осень моя убывает.

Зимний холод сжигает меня.

Я не знала, что холод бывает

Ненасытней любого огня.

В дни, когда моя жизнь пламенела,

Разве знала подобную боль?

Белый иней ложится на тело,

Как на рану открытую соль.

Я с холодной зимой в поединке,

Плачу, слезы мои не текут, —

Превращаются в острые льдинки

И лицо постаревшее жгут.

Годы, годы… И я содрогаюсь,

Как побитая градом листва.

Неужели я с жизнью прощаюсь

И душа моя тлеет едва?

Или все мне приснилось в больнице,

И цветут за окошком сады,

И со мной никогда не случится

Этой самой последней беды?

Ах, больничная белая койка,

И озноб, и тоска… Все равно,

Хоть и сердце не камень, а стойко

Эту боль перетерпит оно.

Все обо всем. О мировой судьбе.

О будущем. Да с пышным караваем.

А что мы знаем сами о себе?

Себя мы от самих себя скрываем.

Как смею жить, не разорвав кольца,

С не усыпленной совестью и с жаждой?…

Сказать хотя б себе, но до конца,

Чтоб, вздрогнув, о себе подумал каждый.

Песок остылый, бледный, с пятнами следа.

Плывущая широко рдяная вода.

Сердца листвы кувшинок с золотым окном.

Туман зари с береговым огнем.

Стога, как хаты, крытые соломой, —

По пояс в белом. Конь соловый —

По брюхо в рогозе, стоит, не ест.

Лоза обвисла от росы. С метлою шест.

Леса — как вкопанные, с дымом, с голосами —

Перед глазами всё, перед глазами.

Pix чую, чую, чую как людей я,

Не без причин вздыхатель, не пострел…

Никто не видит, как я молодею.

Все замечают, как я постарел.

В колючках, в вербах выгона лоскут,

С речушкою, с утятами, с грачами,

Где комары да мошки мак толкут,

Косыми освещенные лучами.

Подсолнух заслонил калитку в сад,

И малыши его столпились около.

Порозовели стены белых хат,

И розовым отсвечивают стекла.

Перед зеленым омутом окна

Поблескивает темень спелых вишен.

На всем заря невидная видна.

Всему ее неслышный голос слышен.

Былое ль перед будущим в долгу?

Тоска ль без слез? Любовь ли без ответа?…

Костер бездымный светел на лугу,

Как половина солнца с краю света.

Люблю —

И боль моя, и жизнь моя полна.

И я смотрю с небес на все земное.

Люблю —

И след твой чистый, как луна.

И тень моя не гонится за мною.

Как медлит реактивный, накренясь,

Как долго блики на крыле меняет.

Как мелко все, что нас разъединяет.

Как крупно все, что породнило нас.

А море из глубин мерцает дном.

А горы с высоты дробнее кочек.

А звезды загораются и днем.

А солнце светит на земле и ночью.