‹1962› БАЛЛАДА О СИНЕМ КИТЕ Нет, не мечтал он о странах, где знойное солнце слепит. Он знал холодное море, где плавает синий кит. Он знал: там копытами волны колотят обшивку бортов. Он знал: сыновей лупцуют отцы из-за синих китов. Кто знает, как часто брови он хмурил от бед и обид, но видел всегда сквозь слезы! плыл по морю синий кит. Хвостом колотил он волны, и океан гудел: — Что медлишь? Ты — мой соперник, на бой выходи, коль смел. Набьешь ты трескою трюмы, но это — не для души. Я тебе только нужен, и я тебя жду. Спеши! Под пристальным взглядом отцовским, уже не помня обид, выпрямился мальчишка, хоть был напоследок побит. Отец свою кожанку скинул: — Бери. Пригодится потом. — У сына взгляд с синевою, с упрямством и синим китом. И парень уходит в море, в тяжесть свинцовых вод. Что он делает в море, спроси у полярных широт. Я понял: свята свобода и нет ничего святей. Слышу: мой сын сегодня запел о синем ките. ‹1963› СТАРАЯ ГЕЙША Только волны, волны, волны — в море. Только чая, чая, чашку чая мне дайте, не бойтесь, я уплачу. Только френчи, френчи, френчи… Уходили все, кого я любила, за море — в море, в море, в туманы седые. И не вернулись. Плакать не буду, не буду, не буду. Человек не может исчезнуть. Только смерть, смерть, смерть могла перейти им дорогу. Но как же много смертей… Только ласк, ласк, ласк больше, чем звезд. Поцелуев больше, больше, больше песчинок. Чего на земле еще больше? Только волн, волн, волн, с белой мертвой пеной. Я прошу, прошу, прошу — не надо о белом цвете. Без вас я вижу, это — не вишни. ‹1964› ПЕСНЯ Крапива жжется, не скули — что жжется. Ну кто тебя просил хватать рукой? А боль уймется, скоро все уймется, но не проси судьбу, чтоб твой покой она хранила, чтоб тебя хранила, как слух хранят, когда гремит гроза, как жизнь, как силы, — из последней силы, и как зеницу ока, как глаза. Пусть все коснется нас, как всех коснется, оставит смех и горечь на губах. Сквозь тьму колодца, глухоту колодца свет, запах не пробьется, пуля, страх. Где запахи цветенья — без цветенья? Чем нам дышать? Что ветер принесет? Река забвенья, быстрина забвенья дней наших баржи дальше понесет. Крапива жжется, не скули — что жжется. И у крапивы есть свой странный май. А боль уймется, навсегда уймется, и все тогда пройдет, и все — прощай. ‹1967›
* * * Я полюбил тебя, летом увидев белой. Подумал: вот это характер! — не сбросишь зимней одежды и рыжей не станешь, хотя известно тебе, что есть в каждом доме двустволка и каждый охотник по дичи палит, о запрете не помня. Я подошел к тебе, белое чудо, и понял — двустволкам ты знаешь счет. Ты мне сказала, что хочешь остаться белой и жить мгновенье, зато не по воле двустволок, а по своей воле. И я полюбил тебя еще крепче. ‹1967› АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ{182} (Род. в 1933 г.) ГОЙЯ Я — Гойя! Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое. Я — Горе. Я — голос войны, городов головни на снегу сорок первого года. Я — голод. Я горло повешенной бабы, чье тело, как колокол, било над площадью голой… Я — Гойя! О, грозди возмездья! Взвил залпом на Запад — я пепел незваного гостя! И в мемориальное небо вбил крепкие звезды — как гвозди. Я — Гойя. ‹1959› ОСЕНЬ В СИГУЛДЕ Свисаю с вагонной площадки, прощайте, прощай, мое лето, пора мне, на даче стучат топорами, мой дом забивают дощатый, прощайте, леса мои сбросили кроны, пусты они и грустны, как ящик с аккордеона, а музыку — унесли, мы — люди, мы тоже порожни, уходим мы, так уж положено, из стен, матерей и из женщин, и этот порядок извечен, прощай, моя мама, у окон ты станешь прозрачно, как кокон, наверно, умаялась за день, присядем, друзья и враги, бывайте, гуд бай, из меня сейчас со свистом вы выбегаете, и я ухожу из вас, о родина, попрощаемся, буду звезда, ветла, не плачу, не попрошайка. Спасибо, жизнь, что была. На стрельбищах в 10 баллов я пробовал выбить 100, спасибо, что ошибался, но трижды спасибо, что в прозрачные мои лопатки вошла гениальность, как в резиновую перчатку красный мужской кулак, «Андрей Вознесенский» — будет, побыть бы не словом, не бульдиком, еще на щеке твоей душной — «Андрюшкой». Спасибо, что в рощах осенних ты встретилась, что-то спросила и пса волокла за ошейник, а он упирался, спасибо, я ожил, спасибо за осень, что ты мне меня объяснила, хозяйка будила нас в восемь, а в праздники сипло басила пластинка блатного пошиба, спасибо, но вот ты уходишь, уходишь, как поезд отходит, уходишь, из пор моих полых уходишь, мы врозь друг из друга уходим, чем нам этот дом неугоден? Ты рядом и где-то далеко, почти что у Владивостока, я знаю, что мы повторимся в друзьях и подругах, в травинках, нас этот заменит и тот — «природа боится пустот», спасибо за сдутые кроны, на смену придут миллионы, за ваши законы — спасибо, но женщина мчится по склонам, как огненный лист за вагоном… Спасите! |
