Видите —
вот оно, время,
за которое люди готовы отдать
три последние капли крови и
бессмертную душу.
Вот оно тикает.
Я день изо дня
пропадаю в чужом времени,
вечно в котором времени нет.
Часы, как куры, клюют секунды,
и волосяные пружинки в сумерки,
как паутина, заткут мне глаза.
Не будьте ребячливы — поверьте,
часы — не игрушки, у них своя частная жизнь,
и, как у сердец, свое счастье.
И они боятся безвременья.
Знаете, часы на башне боятся удара,
я их должен лечить в тяжелые дни,
иначе — пробьет их час.
Как-то вечером на исходе лета,
когда тучи никак не могли
разрешиться громом и перехаживали
с ним пятый час сверх срока,
мне пришлось двенадцать раз взбираться
на башню, чтобы выходить их.
А вы говорите — колесики.
Но порой ни к чему машинное масло,
хватает вздоха сочувствия и доброго слова.
К ним особенно чутки большие часы на башне.
И не усмехайтесь, пожалуйста,
щербатыми зубками перфокарт.
Время было задолго до счетных машин,
и если вам недосуг вспомнить об этом,
то лучше оставьте нас.
В добрый час!
