Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
МЫ
Пусть падают на пол стаканы
Хмельные и жуток оскал
Кривых балаганных зеркал.
Пусть бронзовые истуканы
С гранитных срываются скал!
Все сделано до половины.
Мы в смерти своей не вольны.
В рожденье своем неповинны, —
Мы — волны растущей лавины,
Солдаты последней войны.
Да, мы!
И сейчас же и тут же,
Где шел сотни раз Ревизор, —
Равнину обходит дозор!
На узкий просцениум стужи
Бьют факелы завтрашних зорь.
Кто этого пойла пригубил,
Тот призван в бессмертную рать.
Мы живы.
Нам рано на убыль.
Мы — Хлебников, Скрябин и Врубель,
И мы не хотим умирать!
А все, что росло, распирая
Гроба человеческих лбов,
Что вышибло доски гробов,
Что шло из губернского края
В разбеге шлагбаумных столбов,
Что жгло нескончаемым горем
Пространство метельной зимы,
Что жгло молодые умы
Евангельем, и алкоголем,
И Гоголем, — все это мы!
Да, мы!
Что же выше и краше,
Чем мчащееся сквозь года,
Чем наше сегодня, чем наше
Студенческое, и монашье,
И воинское навсегда!
ЖАРА
Был жаркий день, как первый день творенья
В осколках жидких солнечных зеркал,
Куда ни глянь, по водяной арене
Пузырился нарзан и зной сверкал.
Нагое солнце, как дикарь оскалясь,
Ныряло и в воде пьянело вдрызг.
Лиловые дельфины кувыркались
В пороховом шипенье жгучих брызг.
И в этом газированном сиянье,
Какую-то тетрадку теребя,
Еще всему чужой, как марсианин,
Я был до ужаса влюблен в тебя.
Тогда мне не хватило бы вселенной,
Пяти материков и всех морей,
Чтоб выразить бесстрашно и смиренно
Свою любовь к единственной моей.
* * *
Словами черными, как черный хлеб и жалость,
Я говорю с тобой, — пускай в последний раз!
Любовь жила и жгла, божилась и держалась.
Служила, как могла, боялась общих фраз.
Все было тяжело и странно: ни уюта,
Ни лампы в комнате, ни воздуха в груди.
И только молодость качалась, как каюта,
Да гладь соленая кипела впереди.
Но мы достаточно подметок износили,
Достаточно прошли бездомных дней и верст.
Вот почему их жар остался в прежней силе
И хлеб их дорог нам, как бы он ни был черств.
И я живу с тобой и стареюсь от груза
Безденежья, дождей, чудачества, нытья.
А ты не вымысел, не музыка, не муза.
Ты и не девочка. Ты просто жизнь моя.
* * *
Поэзия! Я лгать тебе не вправе
И не хочу. Ты это знаешь?
— Да.
Пускай же в прочно кованной оправе
Ничто, ничто не сгинет без следа, —
Ни действенный глагол, ни междометье,
Ни беглый стих, ни карандашный штрих,
Едва заметный в явственной примете,
Ни скрытый отклик, ни открытый крик.
Все, как умел, я рассказал про Зою.
И, в зеркалах твоих отражена,
Она сроднится с ветром и грозою —
Всегда невеста, никогда жена.
И если я так бедственно тоскую,
Поверь всему и милосердна будь, —
Такую Зою —
в точности такую —
Веди сквозь время в бесконечный путь.
И за руку возьми ее…
И где-то,
Когда заглохнет жалкий мой мятеж,
Хоть песенку сложи о ней, одетой
В ярчайшую из мыслимых одежд.
Поэзия! Ты не страна.
Ты странник Из века в век — и вот опять в пути.
Но двух сестер, своих союзниц ранних —
Смерть и Любовь —
со мною отпусти.

‹Январь — март 1969 г.›

КОНДРАТ КРАПИВА

(Род. в 1896 г.)

С белорусского

МОДА
Раз из больницы — в шлепанцах, в халате
Сбежала женщина одна…
Тут надобно заметить кстати,
Что чуть не с детских лет она
Усердно поклонялась модам,
Причем — все увлеченней с каждым годом
Свихнувшись в увлеченье том,
Попала в сумасшедший дом.
И вот покинула лечучрежденье это.
А было, между прочим, лето.
Махнув через забор, шагая все вперед,
Пришла несчастная в какой-то огород —
И со старанием, с любовью
Взялась там уснащать копну своих волос
И луком, и укропом, и морковью —
Всем, что на грядках разрослось…
Потом, в халате нараспашку,
Она по улице пошла, как королева…
Посмотришь — просто жаль бедняжку!
Однако следом, справа, слева
Бежали ротозеи, лоботрясы, —
Десятка три.
Хихикали, точили лясы:
— Что делается, а?… Ты посмотри!.. —
А франт какой-то, говорят,
Нашел весьма пикантным тот наряд,
Промолвив:
— Очень, очень мило!.. —
Про это модницы узнали, как на грех,
Вы представляете, что было?!
На платьях понаделали прорех,
Отверстий, вырезов, распорок
И спереди и сзади — штук по сорок.
Напропалую, без оглядки
Работали служительницы мод…
Глядь, в волосах уже не грядки,
Не огород,
А многополье — по такой системе:
Картофель украшал собою темя,
Виски — различный прочий корнеплод,
Ячмень шумел под ветром на макушке,
И на затылке — заросли петрушки…
А для чего, простясь с покоем,
Франтихи на мученья эти шли?
Да чтоб шмели вокруг гудели роем
(Ну, разумеется, двуногие шмели).
Я думаю, и сами вы поймете,
О чем я в басне речь веду.
Конечно, не о севообороте!..
Я тех имею тут в виду,
Кто следует за модой слепо,
Как ни была б она нелепа.
Да, адресуюсь ник женщинам при этом…
Но больше — к молодым поэтам.
69
{"b":"255208","o":1}