‹1964› * * * Жизнь моя, ты прошла, ты прошла, ты была не пуста, не пошла. И сейчас еще ты, точно след, след ракетно светящихся лет. Но сейчас ты не путь, а пунктир по дуге скоростного пути. Самолет улетел, но светла в синеве меловая петля, Но она расплылась и плывет… Вот и все, что оставил полет. ‹1964› ВОЗВРАЩЕНИЕ Я год простоял в грозе расшатанный, но не сломленный Рубанок, сверло, резец — поэзия, ремесло мое! Пила! На твоей струне заржавели все зазубрины, бездействовал инструмент без мастера, в ящик убранный. Слова, вы ушли в словарь, на вас уже пыль трехслойная. Рука еще так слаба — поэзия, ремесло мое! Не выстроенный чертог как лес, разреженный рубкою, желтеющий твой чертеж забытою свернут трубкою. Как гвозди размеров всех, рассыпаны краесловия. Но как же ты тянешь в цех — поэзия, ремесло мое! К усталым тебя причли, на койках бока отлежаны, но мысли уже пришли с заказами неотложными. Хоть пенсию пенсией дай — какая судьба тебе с ней? Нет, алчет душа труда над будущей Песнью Песней! Не так уже ночь мутна. Как было всю жизнь условлено буди меня в шесть утра, — поэзия, ремесло мое! ‹1972› СЕРГЕЙ МАРКОВ (Род. в 1906 г.) ГОРЯЧИЙ ВЕТЕР Горячий ветер, солью горя Сегодня губы не вяжи! На землю пляшущие зори Бросают алые ножи. О чем звенит камышный ворох, Где, как скопившаяся боль, Сочится в стынущих озерах Слезами мраморная соль? С чуть розоватой горькой пылью Смешался огненный песок. Я жар солончаковый вылью В клокочущие русла строк. И — разве может быть иначе? — Так много ветра и огня, — Песнь будет шумной и горячей, Как ноздри рыжего коня. ‹1924›
ТЕМНЫЙ РУМЯНЕЦ Я сел на коня и темную копоть Костров азиатских с лица не смыл, Впивался в сосны месяца коготь, И теплый ветер на стремени стыл. Я слышал гул веселых молений В усталом шатре на белой горе. Казалось, что конь мой, пеня колени, Бредет по волнистой алой заре; Так низко к земле закаты упали, До серых каменьев, до лисьих нор. На перекрестках меня встречали Косматые люди зеленых гор. «Он не заблудится в горных туманах!» «Он в наших кострах душой закален!» И радость гремела бубном шамана На диких свадьбах горных племен. На девичьих лицах лимонный глянец, Запястий звон на смуглой руке. Густой и теплый темный румянец Крылом дрожал на моей щеке. …Я бросил поводья в зеленой пене. Вошел… Она играла кольцом И, посмотрев на легкие тени, Сказала: «Уйди, ты темен лицом!» Меня боялись враги и звери. Я меткость свою показать бы смог! Но я лишь толкнул звенящие двери Перешагнув через гулкий порог. ‹1927› ЗЕМНЫЕ КОРНИ Доброй прикинулась… Положила На сердце мое ладонь, Захороводила, закружила, Толкала, как сноп, в огонь. Торжествовала и улыбалась, Что я, сгорая, пою; Будто осталась ей самая малость, Чтоб душу сгубить мою. Долгой разлукой ее испытуя, Под шорох орлиных крыл, В свинцовую гору близ Акатуя Я душу свою зарыл. Пришла и туда. И к земле припала Одна в пустынном краю, Рылась руками в щебне отвала, Искала любовь мою. Но не хватило яростной силы Клад достать из земли; Земные корни и рудные жилы Душу мою оплели. ‹1956› ШЕМАХАНСКАЯ ЦАРИЦА В строгий вечер у дверей Грудью трогала перила, Провожала егерей, Черный веер уронила. Окна снежною слюдой Затянуло на полгода. Самый злой и молодой Не вернулся из похода. Так сказал седой усач… Заскрипела половица. Скомкав шаль, горюй и плачь Шемаханская царица. Ты прекрасна и легка И повадкой и походкой И, достойная пайка, Ходишь в лавку за селедкой. Плачешь, мертвого любя, Бродишь тенью по светлице… Видят всадники тебя На махновской колеснице. Бьет мальчишка в барабан, Как свеча горит предместье. Пулеметный шарабан Да веселое бесчестье. Ведь, беспутных сыновей Обучая сквернословью, Батька тешится твоей Ненасытною любовью. Ты ль со смехом у дверей Грудью трогала перила, Провожая егерей, Черный веер уронила? Но ударила гроза По тебе прямой наводкой, Шемаханская краса За железною решеткой. И шумит судебный зал, Словно каменный колодец, И не любит трибунал Анархистских богородиц! Высшей мерой бредит снег, Дышат холодом перила, …Про внезапный твой побег Долго стража говорила. Новый час в твоей судьбе, В жизни — новые приметы. И недаром о тебе По утрам кричат газеты: «Хорошо известно нам, Что она в кафе «Манила» Егерям и пластунам О походе говорила. Что она верна кресту, Отомстит врагам сторицей. Прозвана за красоту Шемаханскою царицей». Край чужой не по душе, Снится ночью синий север, Пусть японский атташе Подает заветный веер. Слушай льстивую хвалу. И на сцене в час расплаты В опереточном пылу Пляшут дикие сарматы. Твой поклонник — желтый бес Для тебя не сыщет дара, Опираясь на эфес, В душной лавке антиквара. И с подарком наконец Он стоит перед дверями. Сделан редкостный ларец Хохломскими кустарями. Рассмотри его одна. Ведь рисунок — небылица: У высокого окна Стонет, плачет царь-девица. Клонит ясное лицо, Будто что промолвить хочет; На узорное крыльцо Вылетает пестрый кочет. Ниже голову нагни — И увидишь ты сквозь слезы Половецкие огни И рязанские березы. Свет живого янтаря Разливается рекою, Лебединая заря Проплывает над Окою. Ты сейчас не рада дню, Свету ласкового солнца, Ты идешь на авеню, Бросив хилого японца. О тебе лишь говоря, В голубой туман стаканов Прячут губы егеря Из славянских ресторанов. Слышишь громкую молву? «Наши руки не ослабли, Для похода на Москву Мы точили наши сабли. Как отточены клинки — Пусть враги узнают сами», — Повторяют казаки — Волки с синими глазами. Но ответ им был таков: «Вы отважны, вы спесивы, Но без храбрых казаков Я пойду в родные нивы». Не видать путей и вех, Ты сейчас одна с метелью, На границе пахнет снег Черным порохом и елью. Ты сюда пришла сама По своей и гордой воле, Ледяные терема Вырастают в белом поле. Мчится снежная труха В знак родимого привета, Слушай пенье петуха В самой лучшей части света! Ты увидела вдали Сквозь метель — огни и тени, На краю родной земли С плачем встала на колени… Долго думал атташе (Сосчитав чужие танки) О загадочной душе Этой сказочной славянки. Где, какой нашла конец, Уходя на синий север, В заколдованный ларец Положив свой черный веер? |
