Быть может, это виденье,

просто красивый обман?

Ожил у нас на кухне

долго молчавший кран.

Набухла светлая капля у золотого рта.

Залило кухню сиянье

и нежная теплота.

Я слышу, за стенкой кто-то

кричит, от радости пьян:

— Воду пустили! Воду!

Скорее давай стакан! —

Я кран повернул, и правда:

ее серебристый поток

Стремительно брызнул в руку,

приятно ладонь ожег.

Бежит она, долгожданная,

вернулась к нам навсегда.

Как солнечный воздух, светлая,

сквозь пальцы бежит вода.

Ловлю ее, не пускаю,

гляжу на нее, и вот

Она у меня на ладони

белой розой цветет.

Я ведра наполнил до края

и всем теперь раздаю

Долгожданную воду,

рижскую воду мою!

Каплю крови. С каждым мигом в город каплю крови:

чтоб стекло витрин наполнить жарким смыслом нови.

На плакатах не чернила. И не краски. Кровь.

Кисти-пальцы обмакните в коллектив-ведро.

Под глазами — пятна. Щеки — восковая маска.

Но кричит, зовет с плакатов краска, краска, краска.

На шестой этаж. Считая лестничный бетон.

Наконец-то! Открывают. Еле дышит он.

Безнадежно. Есть надежда. Здесь, на камне этом.

Победили. Пионеры. Руку жму с приветом.

Что? Чахотка? Хоть минуту! Догорает день.

Побеждаем. Пионеры. Сказка. Рядом. Здесь…

Вышивая песню — сизых горлиц крылья,

чтобы голубые дали в ней парили,

чтобы в ней качалась, шелестя, трава, —

собирал в степи я тайные слова.

Всплески — лепет — шорох —

завершались в гамме.

Я их, как ребенка, тешил васильками;

жаворонка песню, дудочку-манок,

жемчуга-росинки я вплетал в венок.

И возникла песня — сизых горлиц крылья

голубые дали душу в ней открыли,

зашумел травою дальний перевал…

Что же мою нитку солнца луч порвал?

С берега высокого, как с кручи,

Я гляжу на Волгу.

Сколько рек

С Волгою сливаются могучей,

Чтоб не разлучиться с ней вовек.

Волга, Волга! Далеко разлившись

На просторах русской широты,

С сестрами в пути соединившись,

С каждым днем сильней, красивей ты.

Схож с тобой, широкой, полноводной,

Русский изумительный народ!

Он, как ты, великий, благородный,

Лишь вперед друзей своих ведет.

О, как нам было боязно,

Что вот сейчас, сейчас

Не станет в этом поезде

Ни слов ее, ни глаз.

Сойдет на этой станции,

Мы выглянем в окно,

И в поезде останутся

Тоска и домино.

И дождь густыми сетями

Поймает наш состав.

Мы помолчим с соседями,

От болтовни устав.

Работа не получится,

Что ждет нас впереди…

Красавица попутчица,

Постой, не уходи!..

Что за любовь тебе я подарю?

Все подарю, о чем не говорю,

Но чем горю…

Горюю и творю,

Смотрю

на восходящую зарю.

Свои глаза мне подарила ты,

Я подарю все то, что можно видеть,

Все то, что подтвержденье красоты, —

Мосты, рассветы,

соты и сады,

Цветы,

росу боящиеся вылить.

Мой стих неярок.

Он прерывист,

жарок.

Все так тревожно у меня в судьбе,

Как будто я несу тебе подарок,

Боюсь, что не понравится тебе…

Я — домосед, но если снова

Начну скучать,

беру билет

И еду — это мне не ново, —

И вот хандры уж нет как нет,

Слова звучат как будто жарче,

И дышишь глубже, как в бору,

И слаще хлеб, и звезды ярче,

И чаще тянешься к перу.

И как же может быть иначе:

Поезжу вдоволь, а потом

Я, словно сделавшись богаче,

Спешу обратно — в отчий дом.

Благословляю вас, дороги,

И стук колес, и бег коня,

И женщину, что на пороге

Встречает преданно меня.

Море — не море, пока не появятся

Волны, которые бьют в берега.

Та, что красивее всех, — не красавица,

Если душе твоей не дорога.

Конь, что на скачках бежит с неохотою,

Вправе ли кличку носить скакуна?

Не назову я работу — работою,

Если душа в нее не влюблена.

Сердце — не сердце, покуда не отдано

Цели высокой на светлом пути.

Чтобы была тебе родиной — Родина,

Сердце и душу ты ей посвяти.