‹1945› НИКОЛАЙ ПОЛЕТАЕВ (1889–1935) КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ Знамен кровавых колыханье На бледно-синих небесах, Их слов серебряных блистанье В холодных и косых лучах. Рядов сплоченных шаг размерный, И строгость бледно-серых лиц, И в высоте неимоверной Гудение железных птиц. Не торжество, не ликованье, Не смехом брызжущий восторг. Во всем холодное сознанье, Железный, непреложный долг. ‹7 ноября 1918 г.› * * * Перевешу сапоги па плечи, Положу в котомку сухарей И пойду от раскаленной печи В беспредельную тоску полей. Синева и зелень не задушат Задымленного в огне печей, Я иду не бор зеленый слушать, Не звенящий в сумраке ручей. Я пойду в немытую деревню, Я пойду к забытому отцу Не скулить, не каяться плачевно, Не кадить корявому лицу. Я грозой спалю мою деревню, Я дождем смету тоску с полей, Чтоб победней, веселей, напевней Засверкал и зазвенел ручей. Чтоб в глаза покорные коровьи Бросил он серебряную дрожь, Чтоб пожаром вспыхнула на нови Золотом бушующая рожь. Чтоб на месте земляных конурок Солнечные вздыбились дома, Чтобы, сбросив бабий плат понурый Солнцем захлебнулась синева. ‹1921› * * * Портретов Ленина не видно: Похожих не было и нет. Века уж дорисуют, видно, Не дорисованный портрет. Перо, резец и кисть не в силах Весь мир огромный охватить, Который бьется в этих жилах И в этой голове кипит. Глаза и мысль нерасторжимы, А кто так мыслию богат, Чтоб передать непостижимый, Века пронизывающий взгляд? ‹1923› ХАКИМЗАДЕ НИЯЗИ ХАМЗА (1889–1929) С узбекского МЫ — РАБОЧИЕ (Песня) Мы все — рабочие — живем Своей работой и трудом. Мы тоже люди — почему ж Нам быть у баев под ярмом? От грузной ноши тяжко нам, И кровь струится по плечам. Они хотят, чтоб мы, как скот, Подвластны были их бичам. Богато баи все живут, Богатство баям дал наш труд, Но в благодарность нам за то Они нас мучают и бьют. Но мы хотим идти вперед, Сотрем с лица кровавый пот. Поднимем головы свои Из праха, из-под ног господ. Настало время, батраки! С плеч сбросим бремя, бедняки! Победа впереди встает, Лучи сияют нам в пути! День этот — праздник для труда, Да сгинет байство навсегда! Бездомными нам не бродить И не батрачить никогда. Оружье нужно для борьбы, На бой вооружимся мы. Прогоним баев-кровопийц, Защитников насилья, тьмы! ‹1918› УЗБЕКСКОЙ ЖЕНЩИНЕ Сними чиммат, открой лицо, для всех прекрасной будь, Оковы на куски разбей, им неподвластной будь! Невежеству кинжал наук вонзи глубоко в грудь, Науке, мудрости мирской, всегда причастной будь! Поблекшему во тьме лицу дай радостью цвести, Укрась ученых мудрых пир и розой красной будь! Невежества и рабства яд тебе дают муллы, Ты ханжество их обличай и речью страстной будь! Заставь их лица почернеть от злобы и стыда, Для всех, кто женщину не чтит, стрелой опасной будь! Из тьмы чиммата, как из туч луна, блесни лицом, Из темной жизни выходи, зарею ясной будь! Лучи учености возьми, а не сурьму для глаз, Войди в дворцы наук, искусств, для всех прекрасной будь! ‹1927› ОШЕР ШВАРЦМАН (1889–1919) С еврейского ВЕСНА Иду я — и светится день обновление. В свободно-весенней, Сердечной и мягкой тиши небосклона — Ледоход! У черного лона Размокшей земли, как слепые кутята, Беспомощно булькая, дергаясь, роясь, Ручьи копошатся, неловко, с трудом… А там, отдаленно, Ждет нежное облачко в небе пустом: Когда же простор лучезарный и синий Не станет разбрасывать утренний иней, Воскреснут сады в черноземе и глине И легкая туча прискачет потом В лазурном плаще, на коне золотом. ‹Киев, 1918› ПЕЧАЛЬ В нежнейшей из моих улыбок, В моем внимательнейшем взгляде Печаль, как вор, присутствует незримо. И вот опять печаль сейчас Сквозь дверь распахнутую, не стучась, Пришла ко мне, как гость на пир приходит… Она пришла от мальчика обиженного, Родителями изгнанного из хижины. В миг одиночества она спешит ко мне, Ложится на сердце мое, Как тусклый зимний день на снежные поляны Иду я тихо к родникам моих страданий, Не зная — боль моя легла ли на весы, Я вижу взгляды жертв залитых, посиневших. Мои страдания растут над бездной мира, И старая тоска бредет, как ветер ночи, Чтоб мне сказать: «Ты одинок в страданьях глубочайших, Умом и сердцем бродишь над мирами, Как тихую овцу на отдых к ночи, Тебя погонит смерть и заберет с собой». И тяжко, тяжко за непрожитые дни, — Как бы на старом тракте вехами они, — И тяжело и больно мне за мир, Что перед лезвием стоит себе с молитвой… И обнимаю я столпы душевной веры И говорю: «Я человек, чей малый след затерян в поле, Я человек, в чьем теле скорбь, чье сердце без защиты Чего еще я жду!» |
