Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

‹1967›

МУМИЁ
Это сок самой солнечной горной травы — мумиё.
Драгоценные капли стекают с камней, говорят.
Мумиё обновляет, второе дыханье дает,
Нет на свете лекарства ценней и верней, говорят.
Та трава под луною сияет; кто выпьет ее,
Девять раз по двенадцати лет проживет, говорят.
Кайберен, если ранен — спешит отыскать мумиё,
Выше, в скалы инстинкт его мудрый зовет, говорят
Зелье пил Улукман-врачеватель, и старость ему
Не встречалась на тысячелетнем пути, говорят.
Сотни лет черепаха на свете живет потому,
Что траву золотую способна найти, говорят.
Мне порою приходит на ум, что поэзия — как мумиё
В чем секреты? Что слову и запах и цвет придает?
Сокровенное слово, где только тебя не искал!..
Мумиё над обрывом сочится из тяжести скал.

‹1969›

УБЕГАЮЩЕЙ ЮНОСТИ
Юность, не беги, постой на месте
Иль замедли быстрые шаги.
Те цветы, что мы растили вместе,
Людям раздарить мне помоги.
Слишком кратким было их цветенье,
Слишком мало я раздал цветов…
Не беги в строптивом нетерпенье,
Погоди хоть несколько годов.
У меня семян в запасе много,
Мы еще взрастим с тобой вдвоем
Нежный сад у горного отрога,
Чтобы люди радовались в нем.
А когда того дождусь я срока,
Чтоб уйти навеки в тишину,
Улыбнется мать мне издалека,
Улыбнувшись ей, и я засну.
Но земля пребудет дорога мне,
Навсегда останется со мной:
Имя высекут мое на камне
В теплую ладонь величиной.
Если же средь полдня золотого,
Так случится, превращусь в гранит,
Снова посмотрю на Ала-Тоо,
Снова песня в сердце зазвенит.

‹1969›

НА ЗЕМЛЕ ОТЕЧЕСКОЙ
Уже туманы утра стали зыбкими,
И солнце на долину ляжет скоро,
Уже пришли кузнечики со скрипками,
И птичий хор поет без дирижера.
Уже созрела влажная смородина,
А ягоды ее — глаза любимой.
Ты — не вовне, ты в нашем сердце, Родина,
Сияешь красотой неизъяснимой.
О, сколько в скалах неги и суровости,
Как прошлое вступает в день грядущий,
Какие мне рассказывает повести
Родник, из-под горы ко мне бегущий!
Ужель мечту тревожную исполню я
И где-то с горной высью по соседству
Мгновенно оседлаю время-молнию
И к босоногому вернусь я детству?
Вот по камням бегу я, с гор низвергнутым,
Мне кустик желтый кажется лисицей,
И я — не мальчик, я — охотник с беркутом,
И бабочка мне служит ловчей птицей.
Земля моя, любовь моя весенняя,
О, эти две долины, два Кемипа,
Два близнеца в пахучий день цветения,
За ними — думал я тогда — чужбина.
Я думал, что земля моя бесценная —
Лишь эти две долины меж горами,
Но как раздвинулась теперь вселенная
С ее неоценимыми дарами!
Раздвинулась в пространстве и во времени
Судьба моя, земля моя родная,
Теперь я сын народа, а не племени,
И мысль моя, и даль моя — иная.
Но сочетались в думе человеческой
И то, что прожито, и то, что ново…
Как бьется сердце на земле отеческой,
А сердце — это Родины основа.

‹1970›

СЕРАФИМ ЭЛЛЯЙ

(1904–1977)

С якутского

БУДЬ СЧАСТЛИВ!
В тайгу выходит молодость,
И говорит тайга ей:
— Бери у меня золото,
Я щедрая такая!
Сияет солнцеликое
Безоблачное небо —
Твои дела великие,
Бездельничать нелепо!.. —
Гора большую голову
Вздымает над пространством
И говорит геологу:
— Ищи мое богатство!
В тайге сверкнуло озеро
Серебряною брошкой,
Благое слово бросило:
— Лови мою рыбешку! —
Лежат поля обширные,
Взывая на рассвете:
— Просторы наши мирные
Вспашите и засейте!
Трава зеленокрылая
Звенит в долине Лены:
— Меня вы, люди милые,
Скосите непременно!
Просторы необъятные,
Луга, озера, чащи
И лето благодатное
Мне говорят: —
Будь счастлив!

‹1930›

АЙБЕК

(1905–1968)

С узбекского

ПЕРВЫЙ СНЕГ
На мой термометр вдруг дохнул ты с высоты,
и ртуть склонила стан, свой синий стан и нежный.
Повсюду твой привет подброшен в письмах снежных,
как падающий лист, так пляшешь, легкий, ты.
Гость мрачный птичьих гнезд, к тревогам птичьим глух,
любую ямку, щель ты счел своей находкой,
ты с улицы прогнал сапожника с колодкой,
цветочницу, а сам повис, как белый пух.
И громкое «апчхи» уж с улицей дружит,
из листьев парковых — шуршанья золотого,
о лете память всю ты изгоняешь снова,
 впервые с неба путь так гордо проложив.
«А вот и снег!» — кричит у школы детвора,
сражается в снежки, летая по газонам,
и пешеход иной, в своем демисезонном,
горюет, что ушел не в теплом со двора.
О лете лучшее храня воспоминанье,
дрова и уголь я запас исподтишка,
со стен снимает мать лепешки кизяка —
жизнь все же вздрогнула от снежного дыханья!
125
{"b":"255208","o":1}