‹1947› РАДУГА В САГУРАМО Она стояла в двух шагах, Та радуга двойная, Как мост на сказочных быках, Друзей соединяя. И золотистый дождь кипел Среди листвы багряной, И каждый лист дрожал и пел, От слез веселых пьяный. В избытке счастья облака К горам прижались грудью, Арагвы светлая рука Тянулась жадно к людям. А гром за Гори уходил, Там небо лиловело, Всей пестротой фазаньих крыл Земли светилось тело. И этот свет все рос и рос, Был радугой украшен, От сердца к сердцу строя мост Великой дружбы нашей. ‹1948› РУБАШКА Сияли нам веселые подарки, Платки и голубки, По залу шел над зыбью флагов ярких Свет голубой реки. И день и ночь струился этот зыбкий И теплый свет, И в этом зале не было б ошибкой Сказать, что ночи нет. Встал человек, — ну, как сказать короче; Пред нами встал таким, Как будто он пришел из бездны ночи И ночь вошла за ним. «Мой друг — сторонник мира в Парагвае, Его со мною нет, Он шел сюда, дорогу пробивая… Его убили! Вот его привет!» И в зале все, кто как ни называйся, Увидели, вскочив, Кровавую рубашку парагвайца, Висевшую, как в голубой ночи. А друг держал кровавые лохмотья, Стояли мы в молчании глухом И видели, как обрастает плотью, Что на словах борьбою мы зовем! ‹1950–1951› ИНД Я рад, что видел у Аттока Могучий Инд в расцвете сил И весь размах его потока, Который землю веселил. И я, смотря, как дышит долгий, Пришедший с гор высокий вал, От имени могучей Волги Ему здоровья пожелал. ‹1951› * * * Под сосен снежным серебром, Под пальмой Юга золотого, Из края в край, из дома в дом Проходит ленинское слово. Уже на дальних берегах, Уже не в первом поколенье, Уже на всех материках И чтут и любят имя: Ленин! В сердцах народных утвержден, Во всех краях он стал любимым, Но есть страна одна, где он Свой начал путь неповторимый. Где были ярость, ночь, тоска И грохот бурь в дороге длинной, Где он родного языка Любил могучие глубины, И необъятный небосклон, И все растущий вольный ветер… Любить Россию так, как он, — Что может быть святей на свете! ‹1965›
* * * Опять стою на мартовской поляне, Опять весна — уж им потерян счет, И в памяти, в лесу воспоминаний, Снег оседает, тает старый лед. И рушатся, как ледяные горы, Громады лет, вдруг превращаясь в сны, Но прошлого весенние просторы Необозримо мне возвращены. Вновь не могу я вдоволь насмотреться На чудеса воскресших красок дня, Вернувшись из немыслимого детства, Бессмертный грач приветствует меня! Мы с ним идем по солнечному склону, На край полей, где, как судьба, пряма, Как будто по чужому небосклону, Прошла заката рдяная кайма. ‹1967–1969› * * * Наш век пройдет. Откроются архивы, И все, что было скрыто до сих пор, Все тайные истории извивы Покажут миру славу и позор. Богов иных тогда померкнут лики, И обнажится всякая беда, Но то, что было истинно великим, Останется великим навсегда. ‹1967–1969› МИХАСЬ ЧАРОТ (1896–1938) С белорусского ПЕСНЯ БЕЛОРУСА Не осенний вихрь уныло Воет-завывает — Белорус о крае милом Грустно запевает. В каждой песне безответной Проклинает долю, Шить не хочет в муке этой, Рвется он на волю. Песня пусть звенит сильнее О нашей недоле, Может, люди пожалеют, Дадут хлеба-соли. Эх, подачек нам не нужно, Вас просить не будем, Сгинут тучи по окружью, Сами все добудем. Сгинут тучи, сникнут тучи, Солнце заиграет, Выйдем мы семьей могучей, Песню запевая. Пусть услышат лес и поле На всем белом свете, Что живут уже на воле Лучшей доли дети. Хватит плакать над судьбою, Брат мой, плакать хватит, Хоть смеются над тобою В твоей даже хате. Верь, настанет час-година — Смех свой враг забудет: Ему будет домовина, А мы жить все будем. |
