Он вышел из кустарника. И шест
На голове восстал восьмиветвистый.
Дитя и украшенье этих мест,
Спокойно озирал он край гористый,
При этом чутким ухом шевеля.
О чем же говорила с ним земля, —
С ним, кареглазым и красивостанным?
Он был свободным, я был мальчуганом
А детство и свобода — та чета,
С которой песня жизни начата,
Я не забыл его до старых лет.
Решил я, что найду олений след.
Все было как когда-то. Нерушимо
Стояли горы в одеянье дыма.
О чем-то быстро говорил родник, —
Как прежде, был младенческим язык.
Но что это? У русла речки звонкой,
Лишайника одеты грубой пленкой,
Валяются могучие рога…
Где встретил он жестокого врага?
Давно ли сердце перестало биться?
Охотник ли с ружьем — его убийца,
Или его зарезал серый вор?
Кто отнял у него земной простор,
И лунный вечер, и зари пыланье,
И длинные глаза любимой лани?
Чей облик был запечатлен в зрачках
Остановившихся? И был ли страх
Его предсмертным чувством? Как надгробье
Иль дерева ветвистого подобье —
Его рога. А мир блестит вокруг.
Но где же ты, олень, мой белый друг?
Навек твой образ в сердце сберегу.
Есть у киргизов древний род бугу.
«Праматерь наша — Лань, и мы — оленье, —
Бугинцы утверждают, — поколенье».
Твои рога висят меж пестрых книг,
И часто-часто я смотрю на них.
С тобою встречу свой последний день,
Ветвисторогий предок мой — олень.
