Надо отдать должное — нас опекали, как‑то помогали, поддерживали писатели. Даже некоторых «разобрали» — кому кто приглянулся. На меня «положил глаз» Владимир Алексеевич Монастырев. Он читал все, что я писал. И даже приглашал к себе домой. Виктора Иваненко опекал Виктор Логинов, Кронида Обойщикова — Виталий Бакалдин…
К нам в литобъединение захаживали и выступали перед нами Леонид Пасенюк, Василий Попов, Георгий Соколов, Владимир Монастырев… Мы слушали их, разинув рты. Они были для нас литературными авторитетами, аксакалами. Иных уж нет, а те далече, как сказал поэт. Прошли годы, мы уже седые и лысые. Уже давно профессионалы. Выпустили по несколько книжек. Стали известными в крае. Особенной популярностью пользуется Кронид Александрович. Он печет стихи, как блины. Плодовит в хорошем смысле. Правда, иногда за счет качества. Невероятно энергичен, всегда приветлив, отзывчив и любвеобилен. Иногда излишне. Иной человек не стоит его любви, а он превозносит его до небес. Ставит выше себя. Он феноменально покладист, но бывает феноменально упрям. До смешного рассеянный и до глухоты сосредоточен. Увлекающийся, дружелюбный, жизнерадостный. Мне кажется, такие никогда не кончают жизнь самоубийством. И других уберегают. Он любит провозглашать тост про то, как один просил у Бога отпустить ему побольше лет жизни. «Ну сколько бы ты хотел? — спрашивает Бог. «А вот сколько листьев на яблоне». — «Многовато», — говорит Бог. «Ну тогда столько, сколько яблок на яблоне». — «Опять многовато, — говорит Бог. — А вот дам я тебе столько лет прожить, сколько друзей у тебя». Приуныл мужик — не было у него друзей. Так выпьем за то, чтоб у каждого из нас было много друзей.
Мне кажется, он живет по этому тосту. Он невероятно контактный. Все у него хорошие, он мгновенно заводит знакомство. И несть числа его друзьям. Всех он любит, все его любят. Правда, мне кажется, скорее в шутку, чем всерьез. Тем не менее, Кронид по — настоящему милый человек. Про него ходят забавные легенды, он легко поддается розыгрышам…
Сергей Никанорович Хохлов любит рассказывать, как в одной из творческих поездок по краю, в свободный час, он увидел Кронида в пивной с кем‑то. Стоя за столиком с кружкой пива, он упоенно читал собеседнику свои стихи. Когда он читает стихи, войдет в раж, от удовольствия закрывает глаза. Сергей Никанорович стал напротив него, а парню дал знак отойти. Закончив читать стихотворение, Кронид открыл глаза и видит перед собой вместо нового знакомого Сергея Хохлова.
— О! Сережа! А где тот?..
— Кто?
— Парень, что тут стоял.
— Никто тут не стоял. Я здесь…
Кронид посерьезнел, крутнул головой.
— Надо бросать пить…
Я бывал с ним во многих поездках по краю, на выступлениях перед читателями, водил застолья, спорил с ним на собраниях, на бюро и заседаниях правления. Иногда жестко. Но никогда после этого мы не дулись друг на друга, как это бывает у нашей братии. Мне кажется, он вообще не может сердиться. А если и сердится, то недолго. И я никогда не слышал от него плохого слова о ком бы то ни было. Даже о тех, кто явно злобствует в его адрес или в адрес нашей писательской организации. В этом, мне кажется, просматривается и доля беспринципности. Но что поделаешь — человек такой. Мы с ним не дружим, но это не помешало ему подарить мне сборник стихов с такой надписью: «Я славу Ротову пою и объявляю: ай лав ю!» Я тоже «лав ю». Но я по натуре сдержанный человек. Хотя однажды, прочитав его стихи, разразился хорошим очер
ком о нем. К сожалению, не могу найти его в своем архиве. И у него не оказалось. Но вот заглянул в его сборник «Кубань — земля такая», вышедший в издательстве «Золотое руно» в 1986 году. Это четырнадцать лет тому назад! Какие стихи! И почти все с посвящением. Сергею Фролову, бизнесмену (целая поэма!), певцам: Валентине, Владимиру и Геннадию Савельевым; Кубанскому казачьему хору, писателю — фольклористу Ивану Бойко, покойному офицеру — летчику Илье Придиусу, памяти А. Зимы, памяти М. Боглачева, Айтечу Хагурову, Т. Гагава, Григорию Пономаренко, Е. ТО. Кузьминой — Караваевой, Юрию Сердериди, некой Т. Н., Ю. Бондареву, Г. К. Жукову, Виктору Лихоносову, П. Придиусу, Авдееву Николаю Петровичу — старейшему казаку «деду Авдею»…
В этих стихах весь он. «Я родился в апреле, когда сплыли снега, когда дали светлее в блеске солнечных стрел. Когда людям теплее — будто я их согрел. Когда зелено всходят и пшеница, и рожь. Когда счастье приходит оттого, что живешь».
«Каждый встречный мне кивает, говорит: «Привет, Кронид!» Хотя в этом сельском крае я ничем не знаменит. Подчиняюсь только звездам, из души уходит зло. Жаль, пришло все это поздно, но спасибо, что пришло…»
Обращаясь к Ивану Бойко: «Мои годы уже на закате, мои думы в далеких мирах. Расскажи мне сегодня о хате, о своих дорогих хуторах».
В стихотворении, посвященном памяти А. Зимы: «Ты ль неправильно, иль я жил неправильно? У тебя и у меня души ранены».
В великолепном стихотворении, посвященном памяти великого песенника Григория Пономаренко, поэт обращается не к нему, а к любимой его собачке, которая была свидетелем гибели композитора: «Твоих шерстинок, длинных и густых, касался он любовно и привычно. Ты столько слышал песен золотых, что даже плачешь как‑то мелодично».
Безмерно любящий женщин, он пишет о них: «Когда мы славим наших женщин, мы славим Родину свою». Обращаясь к Матери Марии: «Живем мы близко от беды. В душе туманной и тоскливой я отыщу твои следы. В песках у зимнего залива, где есть друзья, и есть враги, и есть твои слова святые, тебя молю я, Мать Мария, спасти Россию помоги!»
В стихотворении, посвященном Юрию Сердириди, есть строчки, которые можно отнести к классике поэзии: «Я
Византию и Россию всегда в единый ставил ряд, потомок тех, кого крестили тысячелетия назад. Меня не спутаешь с другими — Кронидов мало на Руси. Мое мифическое имя сам громовержец Зевс носил. А маму звали мою Музой. И на Олимп уже не раз поэта бывшего Союза носил крылатый конь Пегас».
В это стихотворение притулилась как бы нечаянно гипербола — громовержец Зевс. Слово «громовержец» я бы заменил словом, которое специально для него придумал, — «добровержец».
И вообще, начитавшись его стихов, я сам заговорил о нем стихами.
Душа огромная, как небо.
Талант подобен фейерверку.
И где бы ты ни жил, где б ты ни был,
Ты небожитель на поверку.
Не могу не привести одно его стихотворение целиком. Посвящено некой Т. Н.
Ты мне сказала: «Оглянись назад,
Там и небо одинокая звезда,
И майский расцветающий наш сад,
И дальних гор волнистая гряда.
Там так красиво, оглянись назад.
Как ты упрям, не видишь красоту!»
А я глядел, глядел в твои глаза
И видел в них далекую звезду,
И белых яблонь пенную волну,
И пчел круженье в предвечерний час —
Весь этот мир, упавший в тишину
И в глубину твоих небесных глаз.
Уже не в силах отвести свой взгляд
Гляжу туда, где солнце и гроза.
И если б обернулся я назад,
То лишь твои увидел бы глаза.
ПРИДИУС Петр Ефимович родился в 1932 году в ст. Бесстрашной Краснодарского края.
По окончании средней школы поступил в Московский государственный университет (МГУ) на факультет журналистики. После окончания десять лет работал на казахстанской целине.
В 1966 году вернулся на Кубань. Работал в газете «Советская Кубань», заведовал сектором печати крайкома КПСС. В 1980–1990 гг. являлся заместителем главного редактора альманаха «Кубань».
