Она как бы спохватилась.
— Ах, да! Это место действительно не продано. Бланков билетов не хватило. Если хотите, платите семь рублей и завтра в шесть тридцать за Нарзанными ваннами.
Я отдал ей семь рублей, она вместо билета записала мою фамилию под числом 31, оторвала от тетрадного листа клочок и написала на нем: «05.09 — 6.30, № 31, «Эльбрус». И заверила: «Приходите, не бойтесь, вас никто не сгонит».
Довольный, я бродил по парку и думал о том, что наконец — го побываю вблизи двуглавого великана, о котором даже Геродот писал: «Когда скифы шли в Азию, Кавказская гора была у них с правой руки». Это же впечатление на всю жизнь!
Был тихий солнечный день, на душе у меня хорошо, и все радовало в парке: и могучие разлапистые ели, и цветы, и свежий как никогда, целительный воздух, и шум речки Ольхонки, который внимали, наверно, Лермонтов и Пушкин. Все хорошо. Только вот вкралось в душу неясное смущение от этих ее слов: «не бойтесь, вас никто не сгонит».
Почему меня должен кто‑то сгонять? Неужели она так и не выпишет мне билет и я поеду «зайцем»?
Я вытащил из нагрудного кармана пиджака записку и перепрятал ее в бумажник, подальше, чтоб не потерять. А то совсем нечего будет предъявить.
— …А мне выписали билет, — услышал я голос сзади. Обернулся и увидел того усатого мужчину. В руках у него действительно был билет, на нем значилось 18–е место. — Десятку сунул без сдачи, и билет в кармане. — Он улыбнулся снисходительно и пошел к своим дамам.
Остаток дня я прожил с таким чувством, будто меня надули. Мелочь, а неприятная.
На следующий день рано утром к шести я был за Нарзанными ваннами, откуда отправляются все экскурсии. В шесть пятнадцать пришел автобус, в шесть двадцать пришла она. Я старался попасть ей на глаза, надеясь все‑таки, что она выпишет мне билет. Но она в упор не замечала меня.
Объявили посадку, я зашел в автобус и стал искать 31 место. И нашел аж в последнем, заднем ряду.
Когда все расселись, женщина прошла по салону и собрала отрывные талончики.
А меня снова не заметила. Впрочем, кажется, не только меня. На положении «зайцев», то есть без билетов, оказалось несколько человек.
На остановке «по заявке» мужчина с усами подошел ко мне и сказал: — Как же они делают? — Подумал и ответил: — Билеты наверно сдают, мол, не проданы…
Может, он прав, а может, нет. Но мне тоже показалось, что денежки за эти невыписанные билеты осели у кого‑то в кармане. Ох, уж эта мне сфера обслуживания!..
Экскурсовод, подув в микрофон, встал и показал нам маршрут, вычерченный на картонке, сказал несколько слов о сложности дороги, представил шофера, которому отныне мы вверяем не только свое драгоценное здоровье, но и жизни; затем представил фотографа, ко торый поможет нам оставить добрую память о поездке к высочайшей вершине Кавказа, двуглавому Эльбрусу.
Перед Ессентуками начался дождь, вентиляционные люки захлопнули, и нам «на моторе» нечем стало дышать. Я еще спасался кое‑как, хватая ртом воздух, задуваемый в узкую щель меж стеклами окна. Зато молодая супружеская пара, сидевшие на 30 и 29 местах, зарозовели и вскоре скисли. А две сестры (они называли друг дружку — «сестра») на 28 и 27 местах — молодые женщины — посбрасывали шерстяные кофты, поснимали спортивные трико и остались в платьицах.
За Георгиевском дОждь перестал, и я шире отодвинул форточку. В нашем ряду глотнули свежего воздуха и повеселели. Но впереди меня муж и жена яростно запротестовали: холодно, дует. Муж посмотрел на меня сердито.
— Вы что? Застудить людей хотите? Закройте форточку!..
— Здесь жарко, — сказал я, и меня дружно поддержали в нашем ряду.
Повернулась его жена:
— Мужчина, задвиньте форточку.
Я пожал плечами — женщина просит, отказать невозможно. Хотя в ее тоне было больше вызова, чем просьбы.
Я задвинул форточку, но наполовину.
Мои соседи подмигнули мне благодарно.
Муж с женой задвинули стекло.
Через некоторое время стало невыносимо, и я снова приоткрыл форточку. Сердитые супруги разом посмотрели на меня с неприязнью. Она накинула на голову капюшон шерстяной своей куртки — давно бы так! Мужчине, чтоб не ворчал, мои соседки сестры натянули на лысину берет. Он заулыбался.
Между тем долину, по которой мы ехали, обступали горы. Красиво! Экскурсовод не жалел слов, описывал край. Называл селения, мимо которых мы проезжали, имена героев гражданской войны, прошедшей и в этих краях, рассказывал о том, как расцвела здесь жизнь за годы Советской власти, о достопримечательных местах, о традициях и обычаях горцев, о полководцах, родившихся здесь и освобождавших эти края от фашистских оккупантов. О солдатах, снявших фашистских флаг с вершины Эльбруса. Немцы, явно опережая события, в пропагандистских целях, затащили свой флаг на Эльбрус и прокричали на весь мир о падении Кавказа. Однако Кавказ они не взяли.
Все это, конечно, стоило посмотреть и послушать, но у нас тут на двух задних рядах развернулась упорная борьба за выживание. Я уже смирился с судьбой — расстегнул ворот пошире, прижался левой щекой к холодному оконному стеклу и кое‑как терпел.
Муж с женой, мстительно ухмылялись.
У него, я заметил, как бы квадратные глаза. То есть они у него обыкновенные, но когда он таращил их сердито, они становились как бы квадратными. Впервые в жизни я подумал, что выражение «квадратные глаза» имеет действительный смысл.
Неприятный тип, и мне от этого стало еще жарче.
А дорогу все теснее обступали грандиозные отвесные скалы причудливой формы. И круглые, и угловатые, окаймленные на вершинах белыми тучками, словно кружевным жабо.
На некоторых скалах на высоких уступах росли сосенки. Они стояли бесстрашно на краю стремнины над бурными потоками внизу и над скатывающимися с головокружительных высот тонкими белопенными водопадами.
Мы едем уже по знаменитому Баксанскому ущелью в долине реки Баксан. Дорога идет то вдоль левого берега, то переезжаем по мостику на правый берег.
Ставропольский край позади, мы на земле славной Кабардино — Балкарии. Ущелье все уже, все чаще на склонах попадаются россыпи камней: камнепады здесь часты. Они — бедствие для местного населения, отнимают и без того скудные пашни и выпасы овец
Стада овец и коз, пасущихся на почти голых склонах, с первого взгляда кажутся россыпями'камней.
Один камень величиной с дом, которому туристы дали имя «Малыш», докатился почти до самой дороги. Возле него, словно игрушечные, стояли парень и девушка, обнявшись. Наверно, к пастуху пришла любимая. Они упоенно целовались. При появлении автобуса Она спрятала лицо у него на груди, Он отвернулся.
Сестры, оглядываясь на них в заднее стекло, хихикали.
За окном вдоль дороги тянется какое‑то село. Усадьбы выдержаны в кавказском стиле: жилой дом, а вокруг него вместо забора — длинные низкие постройки типа сараев. Задними стенками на лицу. Обязательно гараж и внутренний дворик, где, наверное, вечерами на свежем воздухе собирается семья. Ажурные железные ворота, нижняя часть из сплошного листового железа покрашена в небесный цвет.
На выезде из селения слева раскинулось просторное кладбище, уставленное каменными надгробиями, увенчанными полумесяцем — знак захоронения усопших мусульманской веры.
Экскурсовод рассказал, что здешние люди хранят красивые старые обычаи.
Например, дети мужского пола в возрасте двух лет выбирают себе профессию. Как только мальчик начинает ходить, перед ним кладут несколько вещей, символизирующих профессию: кнут, молоток или игрушечную машину. К чему малыш подойдет, возьмет в руки, то и определим его будущую профессию. Кнут — значит пастухом будет. Молоток — мастеровым. Машину — механизатором…
Мнох’о интересного рассказал и показал нам экскурсовод. Говорил он почти не умолкая и изрядно надоел. К тому же его металлический голос, преобразованный громкоговорителем, резал слух и отдавался болью в голове.
А дорога становилась все романтичнее. Все чаще попадались густые рощи облепихи с веточками, густо усеянными золотистыми ягодами.
