XIX Она ведь извечна, стихия Классической плотной еды. Ты ей предавалась, Россия, До шалой голодной беды… Эй, вспомни несложную сладость Средь шумных гребней бытия, И пусть возвратится к нам радость, Простейшая радость твоя. Откроемте жирные губы, Испустим славянский наш гик! (Хоть это бессовестно грубо — Все выболтал пьяный язык.) XX Довольно! Несложною темой Еда взята с разных сторон… Иди, завершай же поэму, Глухой, усладительный сон. На дедовском старом диване, На мягком уютном гнезде, Увидишь во снах, о чем ране Поведывал Синей Звезде. О, нежною была подруга И сердце певучим тогда. Теперь же спит рядом — супруга, А радость земная — еда. КАЗНЬ Широкий меч, как синий полукруг. К мечу привязаны пурпуровые кисти: Когда несут — они дрожат, как листья, Которые ветра по осеням метут. В дрожании — одно недвижимое тут: Лик желтый палача. Китаец — вечный мистик. Китай жил так давно, что не допустит мысли, Что за чредою дней он встретит только мглу. Нет, там стоят прекрасные селенья, Дворцы и пагоды, озера, как паренья, Которые струит весною Хуанхэ. Жизнь вечная везде. Вот почему сластями И винами почтен, который под цепями Сидит возвышенно на сереньком осле. ДРАКОН Фонарь из пузыря. Он тянут белой грушей, Лениво-матовой, как будто жемчуга. Над ним же приподнял коричнево рога Дракон, извившийся своею узкой тушей. Смотри на формы те, замолкни и послушай: «Давно, давно, когда лишь берега В потопе поднялись и залегла в лога Вода, что сброшена вновь проявленной сушей, — Тогда суставами поверстаны деревья, Туманы над землей, а на животных перья, И жизнь на островах среди безбрежных рек. Тогда летали те грозящие драконы, И знал китаец их на облаках огромных — От дивных дней последний человек». СУМЕРКИ Из голубого в палевый Спустился цвет небес. Опаловый, эмалевый На нем горы отвес. Изогнутое дерево Прорисовала кисть. Лазорево и хмелево В полях дымки свились. И близко над оврагами Из глины битый дом Уж светится бумагою Заклеенным окном. ХАРЧЕВКА
В фарфоровом тазу при входе стынет кровь; Кругом лежит рубиновое мясо. Впервые с дней войны в Китае слышу вновь Знакомый сладкий и дурманный запах. Кот изгибается в меланхоличной лени, И томный китаез задумчиво вертит Над круглой кадкой круглые пельмени. Два желтых мужика едят из чашек рис, День — в рваное окно — победоносно светел, А у дверей качает вверх и вниз Бумажные цветы декабрьский теплый ветер. 1929 Харбин ЯПОНСКИЕ СТИХИ 1. Любовь Серебряные нити дождя во тьме, на электрическом свете, Вонзаются в кустики брызг, тоже блестящих. Плоский зонтик, черная крыша, соединяет их обоих. Стоят прижавшись. 2. Игрушка Под зеленым светом газа в длинной лавке Среди зеркал и гребенок стоит игрушка: Разодетый самурай под цветущей вишней Чертит на дереве заветное имя. 3. Ветер Теплый ветер веет, и на высоких шестах летают красные карпы, Ныряют в воздухе, вьются и носятся. Розовым цветом залиты путаные вишни. У домика раздвинуты рамы. Внутри прохладно. 4. Носильщики Пусть бредут в грязи бедные носильщики, как ежи, в соломенных накидках; Дождь звонко стучит в их широкие шляпы конусом. В паланкине, за Стеклами, прижавшись, — молодая дама. Над горами ветер носит облака и туманы. 5. Красота Луна холодна на синем шелке неба над черной зонтичной сосной; Холодны цветы, изысканны изящные вырезы без запаха; Всего холоднее белый снег на пурпуровых воротах храма. Эти три холодные вещи весьма красивы. Токио ВАРВАРА ИЕВЛЕВА ГОРОД ХАРБИН Странный город блеска, денег и наживы, Город над степной песчаною рекой, Может быть, преступный, может быть, красивый, Яркий и безличный, шумный и чужой. Город, где цветы не знают аромата, Город странных мыслей и дурманных снов, Где ничто не честно, где ничто не свято, Где звучит насмешкой звон колоколов. Город, где сквозь маску пестрого наряда Смотрит полудикий сумрачный Восток, Где слова без смысла — нежность и пощада, Где в душе последний гаснет огонек. Весь в больном стремленьи, весь в больной тревоге, Ты сжигаешь силы в призрачной борьбе, Город, где скрестились пыльные дороги, Я в свой час последний вспомню о тебе. |
