РОССИЯ Яд ностальгии вновь, как много лет назад, Овладевает мной: я зол и резок в споре, Насмешлив, суховат, язвителен в укоре, И в мыслях у меня сомненье и разлад. Встают сквозь мутный бред властней во много крат Россия Белого — пылающее море, Россия Тютчева — смирение и горе, Россия Гоголя — смятение и ад. Кто перечислит мне все эти отраженья? Напрасно силится найти воображенье В мельканьи призраков свет вечного лица. Но отгоняю прочь приниженное чувство. Неоценимый дар — вглядеться до конца В лик Родины своей через ее искусство. КОЛОКОЛ Прозрачный колокол из крепкого стекла, Во тьму опущенный — холодную, морскую… Над ним заботливо пучина залегла: Я в нем живу, работаю, тоскую — И келья мне подводная мила. В луче прожектора резвятся вереницы Рыб экзотических, а водорослей сеть Легла решеткою загадочной темницы На стекла, прочно вправленные в медь, Узорной тенью пала на страницы… Знак обреченности? Но я ведь не беглец, И одиночеству не угрожают звезды, — Что им бездонная тоска пустых сердец? Но кто-то медленно выкачивает воздух Из колокола — близок мой конец… Погибнет мир, который мною создан. ВЛАДИМИР ПОМЕРАНЦЕВ СИРЕНА Бледен был солнца восход. Холоден мертвый рот. И волны ласкали прохладное тело. Сирена из пены смотрела и пела О розовых лунах в прозрачной воде, О плясках веселых чешуйчатых дев, О черных килях горделивых фрегатов, О смуглых, задумчивых, мертвых пиратах, Лежащих на дне среди веток коралла… Волна прибегала, волна убегала, Целуя хвостатого тела извивы. И плачет сирена: как люди красивы, Зачем же всегда они так молчаливы? Но бледен был солнца восход, Холодным был мертвый рот. «В желтом пламени песков…» В желтом пламени песков, В голубых зыбях морей Скрыто в темноте веков Сердце памяти моей. Ненависть родней любви, Чаще роз растут шипы. Ночи в пытках, дни в крови, И огонь костров шипит. Пламя лижет мрамор тел, Дымом вьется в волосах. Чей-то голос сладко пел, В чьих-то радостных глазах Засверкавшая слеза. Чей-то вздох, что улетел В облачные небеса. Призраки забытых снов Крыльями шуршат над Ней, В желтом пламени песков, В голубых зыбях морей. ТАЙГА
Скала, поднявшаяся над простором Тайги зеленой, сумрачных долин, Коней небесных голубых равнин За гривы облаков в движеньи скором — Не удержать влюбленным в солнце взором. Лишь кедр — угрюмый старый исполин, Откинув пряди вековых седин, Любуется их сумасшедшим хором. И нежатся на скалах теплых тигры, В свои таежные играя игры, Изюбри настороженные бродят, Девичьими глазами смотрят козы. Но иногда здесь пули цель находят, И кровь в траве цветет роскошной розой. ДЫМ Клубятся космами седыми, Лохматой сизой бахромой Безгласые, глухие дымы За исчезающей кормой. За облаком закатно-алым Изгибами драконьих лап Ползет движением усталым Просвечивающая мгла. Слабеет, исчезает в небе, Лишь облака и волн раскат… И кажется, вся жизнь, как небыль, Как дым, растаявший в закат. 4 апреля 1945 КАРУСЕЛЬ Ноет шарманка и дети визжат В воздух взмывают роскошные кони. У балагана подпорки дрожат, Цепи скрипят от веселой погони. Взрослые тоже несут пятаки В круг увлекающих пестрых качелей, И, разгоняясь, летят седоки За полосатый брезент карусели. Шумной, хохочущей, шалой гурьбой Носятся — только не долго гулянка! «Крутится, вертится шар голубой», — Смехом сквозь слезы взывает шарманка. АНГЕЛЫ Ничего не осталось. Но в дали, В неизвестность и тьму, но вперед Темный ангел последней печали Устремляет свой острый полет. И над временем в сумрак лиловый — Пусть венчают страданье венцом — Поднимается тенью суровой Человек с полумертвым лицом. ЕЛИЗАВЕТА РАЧИНСКАЯ ВЕСЕННИЕ ТРИОЛЕТЫ Сад в цвете яблонь, в белой пене, И дверь раскрыта на балкон. «Сойди», — зовут меня ступени… Сад в цвете яблонь, в белой пене, Восторг душистых снов сирени И первый царственный пион. Сад в цвете яблонь, в белой пене, И дверь раскрыта на балкон. |
