ЮЖНЫЙ ВЕТЕР Сегодня дует ветер с юга И начинается весна, И, смуглая моя подруга, Ты мне сегодня не верна. Ты неподвижными глазами Глядишь за здешнюю черту — На деревушку за холмами, Где абрикос давно в цвету. А дальше, у речного мыса, Где ты ловила черепах, Взлелеянные всходы риса Сверкают в утренних лучах. Ты видишь: юноша веселый, Теплу ласкающему рад, Выходит, скинув долгополый Перезаплатанный халат. Он, твой жених от колыбели. Шагает бодро по меже, И щеки чуть порозовели От солнца, знойного уже. Он песенку поет, и звуки Так властны над судьбой твоей, Что ты наперекор разлуке Всем сердцем отвечаешь ей… Но я далек от укоризны: О, разве ты виновна в том, Что не заменят нам отчизны Ни ласка, ни радушный дом? Ну что ж, откинем занавески, И пусть подосланный судьбой Зовущий ветер, злой и резкий, Свободно реет над тобой! 24 января 1948 КРАСНЫЕ ЛИСТЬЯ ПОД ИНЕЕМ Красные Листья под Инеем — странное имя: Сколько в Китае затейных и умных имен! Часто бывал я пленен и обрадован ими, В странное имя сегодня я снова влюблен. Иней на листьях кленовых? Но вы же — весенний Яркий и юный цветок! И ответили вы: «Много весною и красок, и снов, и цветений, Осень скупее, и осенью меньше листвы. Осень чиста и прозрачна, грустна и свободна. Осень усталая — к жизни ее не зови. Осенью иней на листьях, как панцирь холодный, Гордая осень от вас не захочет любви». Да, но и осенью в полдень сильней пригревает Бледное солнце и светит в кленовом саду. Будет минута: неласковый иней растает, Красные листья и губы под ним я найду! 12 мая 1947 ХУСИНЬТИН Глядит в озерную равнину Равнина большая вверху. Мы подплываем к Хусиньтину, Где сердце озера Сиху. Горячий ветер неприятен, Нет тени от сквозной листвы. И веет сухостью от пятен Слегка желтеющей травы. Заходим в храм пустой и скромный, Чтоб с тишиною помолчать. Здесь даже полдень неуемный Бессилен сумерки прогнать. Сюда, приветливо взирая, Вся золоченая, Гуаньинь Сошла для нас от кущей рая И строгой мудрости пустынь. Сюда пришел еще безвестным Чжи Хуа, художник и монах: Картины языком чудесным Поют победно на стенах. Ах, эти лотосы не вянут, Листва не падает под дождь, Святые эти не устанут Сидеть в тени сосновых рощ. Бессмертно будут петь о лете Сегодня, завтра — как вчера, Своими иволгами эти Несложенные веера! Когда же, выйдя неохотно, Мы жизнь увидим из дверей, На зыбкие ее полотна Посмотрим мы уже добрей: Ведь тоже могут стать нетленны Камыш и бабочки в цвету, Лишь кисть, легка и совершенна, Их остановит на лету! 26 ноября 1951 ИЗДАЛЕКА
Это будет простое туманное утро в Китае. Прокричат петухи. Загрохочет далекий трамвай. Как вчера и как завтра. Но птица отстанет от стаи, Чтоб уже никогда не увидеть летящих стай. Босоногое солнце, зачем-то вскочившее рано, Побежит на неряшливый берег и на острова, И откинутся прочь длиннокосые девы тумана, Над рекою брезгливо подняв свои рукава. Ты проснешься и встанешь. И, моясь холодной водою, Недосмотренный сон отряхнешь с полусонных ресниц. И пойдешь переулком, не видя, что над головою Распласталась прилетная стая усталых птиц. Это сердце мое возвращается к милым пределам, Чтобы нам умереть, где так жадно любило оно, Где умело оно быть свободным, и чистым, и смелым, Где пылало оно… И сгорело давным-давно. Но живет и сгоревшее — в серой золе или пепле. Так я жил эти годы, не вспыхивая, не дыша. Я, должно быть, оглох, и глаза мои рано ослепли. Или это оглохла, ослепла моя душа? Ты пойдешь переулками до кривобокого моста, Где мы часто прощались до завтра. Навеки прощай, Невозвратное счастье! Я знаю спокойно и просто: В день, когда я умру, непременно вернусь в Китай. 19 мая 1953 EXTASIS Жгучими щупальцами неотрывными Ты захватил и замучил меня: Росами, грозами, звездными ливнями В сердце низвергся — разливом огня. Страшно и сладко, хоть гибель влекла меня, Сердце — колодец, колодец — в огне: В сердце — Атлантика жидкого пламени Льется — бушует, клокочет во мне! Плоть разлетелась бронею непрочною, Ребер застава давно снесена: Пламя тончайшее, пренепорочное Пляшет и плещет до самого дна. Ты без предтечи ли и без предвестницы, Ошеломляя захлестнутый ум, Прямо с небес, без обещанной лестницы, В сердца смиреннейший Капернаум? Это бурленье безмерное, дикое Как успокоить, себя не сгубя? Разве я море — и равновеликое, Чтоб, отразив, убаюкать Тебя? Сердце безбережное и бесстенное Все распахнулось в размах широты. Вечностью полный, чреватый вселенною, Кто это, Господи? Я — или Ты? 29 декабря 1944 |
