У ПРУДА Вокруг пруда густеют тени, А в глубине его светло, И сходят белые ступени В его спокойное стекло. Там облака неслышно тают, Стоит вечерняя звезда; Там птицы тихо пролетают, И их баюкает вода. Вот сонный ветер еле-еле, Подкравшись, небо покачнул, И в той подводной колыбели Сад опрокинутый уснул. Лишь неба смутные отсветы Глядят в немые зеркала, Где без движенья, без ответа Спит до утра ночная мгла. Июнь 1951 Шанхай ВАСИЛИЙ ЛОГИНОВ НА СУНГАРИ Терцины Василий Логинов Покой. Река. Лень. Церковь. Баня. По вечерам здесь тютчевский закат. Днем плачет дождь, по крышам барабаня. Свистят ветра. Шаланды пенит скат Волн желтизну. Шипит песок прибрежный. Эпическая мирная тоска Охватывает нас и бережно, и нежно И, как корабль, несет к прекрасным берегам, Где Одиссеев парус полон ветром свежим. Как бурность — городу, здесь ясность дорога. Здесь созерцание гласит закон негромкий. Здесь молишься душою всем богам. Здесь так отрадно встретить незнакомку, Растрепанную, в ярком кимоно. Увидеть старца — посох и котомку, Джангуйду, высохшего, как лимон, Торгующего кипятком и ханжей, Китайца с рыбой — щука и налим. И, обойдя кругом заборчик рыжий, Домой вернуться. В свете тусклых свеч Поужинать, мечтая о Париже. И ты, Гомера кованая речь, За Сунгари звучишь не очень странно. И обаяние сумел сберечь Любимый томик Пьера Мак-Орлана. «О, сунгарийская столица…» О, сунгарийская столица! До гроба не забуду я Твои мистические лица И желтые твои поля, Бегущего рысцою рикшу, Твоих изысканных «купез», Шелк платья, ко всему привыкший, Твоих шаланд мачтовый лес, И звонкой улицы Китайской Движенья, шумы и огни, И тяжкий скрип арбы китайской, И солнечные в зимах дни, И Фудзядяна смрадный запах От опия и от бобов, И страшных нищих в цепких лапах Нужды и тягостных годов. ОМОРОЧКА
Реки незаконная дочка, Племянница жаркого лета, Скользит по воде оморочка, Вся — точно из яркого света. Пропеллером мерно сверкает Весло сероглазой девчонки. Сейчас тишина-то какая! Как мысли изящны и тонки!.. Ты — бронзовая богиня, Диана с веслом и в косынке, И синего неба пустыня — Как фон акварельной картинки. А с берега тихие ивы Развесили сонно листочки, И желтые воды лениво Заласкивают оморочку. ОДИНОЧЕСТВО На крутом берегу, на скалистых каменьях Одиноко стоит мой таинственный дом, Голубое мое, неземное томленье… Неземное томленье об одном, об одном. По утрам прибегают пугливые лани Влажных глаз показать глубину и хрусталь. Простирают над ними могучие длани Многолиственный дуб, тишина и печаль. И прозрачное небо — цветистей сирени… А под вечер над речкой клубится туман, И встают, и плывут, и рождаются тени, Удаляются тени в провал и обман. Мир — огромной короной забвенья увенчан, Жду, когда над рекою возникнет луна, И плывут вереницы измученных женщин. И душа в этот миг и пьяна, и больна… Одиночество машет ветвями деревьев, Одиночество — месяц двурогий меж туч, И так радостны дум золотые кочевья По полянам мечты, меж утесов и круч… Высоко, высоко, на скалистых каменьях Одиноко стоит мой таинственный дом — Голубое, немое, святое томленье… Неземное томленье — об одном, об одном… УЧЕНЫЙ Халат и трубка. И Четьи-минеи In folio в дубовых толстых корках, В медлительности ровных, плавных дней От Византии мысль простерлась до Нью-Йорка. Пергамент книг и кипарис икон, На позлащенных досках угли ликов И солнечных непостоянных бликов На документах радостный закон… Он сед как лунь. Но узкие глаза Горят и мыслью, и нежданным чувством, Монгольская на пальце бирюза — Творение юаньского искусства. Россия — сфинкс. И от ее очей, От каменных очей, так сердце пьяно! Торжественные орды Чингисхана… Китай… Монголия… и желтизна степей… |
