ПРОСТРАНСТВО Смотри, как в немом пространстве Веленьем вселенской игры Парят в золотом убранстве Сияющие миры. Мы думали долго и много О них, наполняющих взор, И стала ясна нам дорога, Ведущая в звездный простор. Но грозную бездну простора Скажи, кто из смертных постиг, Кто светом свободного взора В начало пространства проник, Кто понял бездонность свободы Торжественной пустоты, Извечную дивную оду Безгранной тишайшей мечты? Простора надзвездная вечность, Что может быть вне тебя? Обнявшей и бесконечность, И атомы бытия? Не Ты ли, как Знак Искомый, Без Имени, без Числа, От века нам тайно знакомый, Но скрытый от взоров зла? Не Ты ли, о Вездесущий, Просторам пустоты Вещаешь о правде сущей, Чье вечное Имя — Ты. СТАНСЫ Не говори, молчи… Души твоей больной Ничто, ничто уже не успокоит, — В ней ночь и мрак, в ней черный ветер воет И месть клокочет тайною мечтой. Все то, чем жил, что радовало око, Поругано, изъедено червем; Ты сир и наг, но, как полночный гром, Ты носишь мощь невидимого Рока. Пусть все вокруг — тлетворный мир теней, Пусть жизнь черна и в сердце — черный холод. Пусть… Для тебя святыней стали голод И этот мрак, который дня светлей! Гори, душа; пылай в огне боренья, Отчаяньем и мукою пылай, Я верую, я знаю — будет Рай, И смертию свершится воскресенье! ОНА В мгновенья золотой печали, В пустынной тишине ночей Твой светлый образ рисовали Мне духи юности моей. Ты мне являлась из тумана, Как заколдованная лань, Ты приносила без обмана Свою таинственную дань: И в сердце проносились зовы, И видел я тогда душой Чистейший храм святыни новой, Святейший лик любви земной. Но вот проходит жизнь земная, Тоска, как червь, съедает грудь. Ты не явилась мне, родная, И я один свершаю путь. В мгновенья золотой печали, В пустынной тишине ночей Зачем так ласково звучали Призывы красоты твоей? Зачем, явив святую милость, Зачем, блеснув в лучах огня, Ты не пришла, не воплотилась Для чар земного бытия? Тоска, как червь, съедает душу, Слеза спадает в пустоту, Но образ твой я не разрушу, Как не разрушишь ты мечту! СТАРЫЙ ДОМ
Четверть века прошло вне родного крыльца, И вот возвращаюсь я в домик отца; Но отца уже нет, мать давно умерла, И сестра, что постарше, — та тоже ушла. Вот некогда малая наша сосна; Как мачта, теперь величава она. Не знала она ни потерь, ни тревог, Ее не ломали ни мысли, ни рок — Лишь ветер ее мимоходом ласкал И стройные ветви безмолвно качал; Вот старый ручей, что журчал под окном, Все так же журчит он — кто знает, о чем? И месяц восходит, над крышей родной Все так же, все так же, как юной порой. Все так же земля вековая живет, Все тот же над домом ночной небосвод, И ты лишь, бездомное сердце мое, Не то, чем ты было, — не то, друг, не то! Того, кто здесь жил, кто с тобою делил Надежды и сны чуть проснувшихся сил, Здесь нет уж давно! И не встретишь ты их Никогда, никогда в этом мире живых! Только вот — на стене — вижу строчки, черты. Это ты ли, сестра, записала мечты? Вот и все, что осталось под крышей родной От тех, кто ушел невозвратной тропой, — И боль разрывает тебя на куски, И руки покрепче сжимают виски, И мысли, как дождик осенней порой, Стучатся, щемят безысходной тоской. Не надо, не надо! Не думай, молчи — Зажжешь ли ты думой огарок свечи? Нет, сердцу лишь сердце расскажет опять — О том, что наш разум не может понять, Лишь сердце тишайшей волною любви Настигнет ушедшие звуки земли; И люди, и мысли, и дни, и века Уйдут в быстротечность, как сон, как река, И ты лишь, святая земная любовь, Лишь ты, в некой тайне рождаясь все вновь, Утешишь, поймешь, окрылишь тишиной, Прозрачной, как небо, нежнейшей слезой, И жизнь, славословя твой тихий полет, Над смертью, над смертью тебя вознесет! 1947 Моканшан, Китай |
