«И опять в беспредельную синь…» И опять в беспредельную синь Побросали домов огоньки, И опять вековечный аминь Затянули на крышах коньки. Флюгера затянули про жуть Обессоненных битвой ночей, Вторя им, синеватая муть Замерцала огнями ярчей. Синевы этой бархатней нет, Я нежнее напева не слышал. Хоть давно уж стихами испет По затихнувшим в бархате крышам. Все сильней и упорней напев, Словно плещется в море ладья. …Лишь закончив кровавый посев, Запевают такие, как я, Да и песня моя — не моя. ЯМАДЖИ Японской девушке, убитой любовью Она была такая скромница, Что даже стоило труда Мне с ней поближе познакомиться В тот вечер ветреный… тогда. Мы по-китайски было начали. Но что я знаю: пустяки. Потом самих нас озадачили, Смешавшись в кучу, языки. Нам бой принес поднос, как принято, Там был кофейник и ликер, Но понимаю я ведь ныне то, Что говорил мне ее взор. Он говорил о том, что русские Не знают слова «умереть», И не блестели глазки узкие Там, где уж чувствовалась смерть. Теперь, конечно, не поспорю я. Что именно вот в тот момент Жерло я видел крематория Все в языках кровавых лент. Но я поспорю, что в день будущий, Который жизнь пробьет, дробя, Сквозь мглу тебя увижу идущей, Ямаджи-сан, тебя, тебя… И ты, быть может, мне, тоскливому, Не знавшему, куда идти, Укажешь грань к неторопливому, Но неизменному пути. МАЯТА Фрагмент поэмы Если апрель… если рядом — любимая… Если как будто и ты тоже люб, И застилается город весь дымами, Розовым, чистым дымочком из труб, Если рассвет… Если рядом — желанная… Если как будто желанен и ты — Господи Боже, заря эта ранняя — Вся воплощенье давнишней мечты. Гукал авто, вровень встав с полисменами, Вы же шоферу — кивок на ходу, Взглядом, который роднит вас с царевнами: «Лучше пешком я сегодня пойду…» Сняли вы шляпу. Пурпуровым заревом Брызнул восход на прическу у вас. Шли через мост, через улицы парой мы, Мимо заборов шагаючи враз. Мы говорили. Но что? Вы не знаете? Я уверяю: не знаю и я. Я к вам дошел и в тревоге, и в маяте. Старо сравнение: «В сердце змея». Я был простым, неуклюжим и чистеньким, Тем, кто я есть, — без личины и лжи. Я и в глаза не смотрел… в те лучистые, Ах, и глаза… Как они хороши! Если глаза… Если милые глазаньки… Если крылечко и яркий рассвет… Если пустыми никчемными фразами Дал я понять, что — конечно же «нет!..» Если унынье, сознанье никчемности… Если упадок, страданье и — гнев — Гнев на убивших и детство, и молодость, Что спалены, расцвести не успев, — Если все это так, — Боже, за что же мне Вновь одному, одному, словно перст, Вновь в путь обратный шагать — уничтоженным, Снова и снова таща этот крест… МАЯТА
Эскиз поэмы Утром тягостно владеть бессонным взором, Солнышко следить — не хватит сил. Господи! Ведь я же не был вором, И родителей я чту, как прежде чтил. Знаю Иова… Учил о нем и в школе, Памятую, маюсь и дрожу В этой дикой и пустынной воле, Уходящей в росную межу. Но в пустыне праведник библейский, Вместе с псами в рубище влачась, Познал ранее, в долине Иудейской, Сочность жизненную — всю ее, и всласть, А я вот, Господи… Я сызмала без крова, Я с малолетства струпьями покрыт, И понаслышке лишь, с чужого только слова Узнал про тех, кто ежедневно сыт. Брести в слезах, без сил, асфальтом тротуара, Молясь, и проклиная, и крича, И вспоминая боль последнего удара Карающего (а за что?) меча, — За эту муку — верую, Спаситель, За каждый шаг бездомного меня — Ведь верно?.. будет мне?.. потом?.. тогда?.. — обитель, Где Радость шествует, литаврами звеня. ФОКСТРОТ И луна. И цветы по краям балюстрады. Барабанил и взвизгивал джесс. Было сказано мне: ни меня ей не надо, Ни моих поэтических месс. Я тихонько прошел между парами в танце, Боязливо плеча заостря, И в таком же, как я, оскорбленном румянце Намечалась полоской заря. Ну, еще… ну, еще!.. Принимаю удары, Уничтоженный, втоптанный в грязь… «Мою шляпу, швейцар!..» В окнах двигались пары, И тягучесть фокстрота вилась. А заря свой румянец старалась умножить, Полыхался за окнами смех. Неужели не знаешь Ты, Господи Боже, Что обидёть меня — это грех! |
