ГУ-ПАН ГУН-ШУ Задремала стража. Знойно лето, В синеве застыли облака. У ворот, чернеющих от света. Не кричат разносчики с лотка. Сам хозяин на войне, в отъезде. Солнце вырезные тени льет На зверей из камня на подъезде, На дверей узорный переплет. Зной разлил в усадьбе неподвижность Полуденную глухую тишь. И звенит китайская недвижность Над разлетом черепичных крыш. Лепестки глициний стелют просинь На увитой лозами тропе; Золотые рыбы хлеба просят В медленно струящейся воде. И вот тут, на сломанных перилах, Где растет по трещинам трава, Медленная вечность обронила Тишиной пропетые слова. БОРИС БЕТА ЛОШАДЬ ПАЛЛАД А Опять заслышать на заре Сквозь мягкий сон укрытых глаз Протяжность зовов на трубе, Вновь неожиданных для нас, Заспавших и на этот раз Устав о воинской игре!.. Проснуться так: в окне мороз Раздольных голубых просторов, И миг приготовлений скорых, И звоны на одетых шпорах, И натощак от папирос — Проклятый кашель без угроз… А вышел — что твое вино, Он ранью ковкой опьянит, И снова в высоте звенит И заливается труба, И сердце ей опьянено, Хоть холодеет на губах! Пола тотчас же просквозит, Походка звонкая легка, И песня новая звенит; Чея-то глупая рука Уже засыпала овес, И чешется, рассевшись, пес. У двери теплых денников Навоз подстилочных клоков Дымится свежестью своей, И стуки-постуки подков Уверенные: из дверей Выводят первого коня… О, Господи, прости меня, Что я опять желаю брани, Что вот опять мое желанье Проходит, славою звеня, И смяты смертно зеленя Отменным полевым галопом На страх застигнутой Европы!.. МАНЬЧЖУРСКИЕ ЯМБЫ I Ну да! Еще не так давно В мое раскрытое окно И в дверь на цементный балкон Вставал июньский небосклон. Маньчжурский неподвижный зной: С утра ленивая пора, Лимонов профиль вырезной, А во дворе — детей игра… И плыл дрожащий горизонт, И млели там зонты дерев, И солнце — огненный орех — Опять слепило горячо. Опять стремительный дракон Взмывал в лазурь, на высоту, И делался горяч балкон, И пронизала пустоту Огня небесного искра, И приходила в мой покой, Касалась легкою рукой Тоска (она любви сестра). II Ну почему бы не поплыть, А то отправиться пешком, С бродячим за спиной мешком. Туда, где с башнями углы Оглиненных кизячьих стен, Где вовсе раскрывает свет Испепеляющий дракон; В бумаге поднято окно, И на циновке детский стол, И флейта плачется светло, А музыкант на ней — слепой. Проедет в толстые врата Мешками полная арба… Коней дрожащая губа, А шея стрижена, крута, Извозчик по пояс нагой (И как мала его нога!), А там стреляет кнут другой И — впряженных коров рога… III Не раз задумывался я Уйти в глубокие края, И в фанзе поселиться там, Где часты переплеты рам; Бумага в них, а не стекло, И кана под окном тепло. На скользкую циновку сесть, Свинину палочками есть И чаем горьким запивать; Потом курить и рисовать, Писать на шелке письмена — И станет жизнь моя ясна, Ясна, как сами письмена. 1923 Харбин ГОЛОС
Летают в воздухе святом, Неслышно пропадают птицы. Над ровным лугом — желтый дом, А дух на воле и томится. Есть в облаках сиянье льдин, В пруду метнулась рыба кругом, И в этот полдень я один Дышу томительным испугом. Так жадно думаю о Вас, И расцветают все движенья, Далеких губ, далеких глаз Влиятельное выраженье. А вот счастливая рука: Она имеет тяжесть тела; Святая кровь — ее река — Высоким шумом прошумела. И смелый голос надо мной Поет неслышными словами, А небо с той же синевой И уплывающими льдами. 1924 Шанхай ВИКТОР ВЕТЛУГИН У ОКНА Слепая ночь устало хмурится… Как много снега намело. Там убегающая улица Легла серебряной стрелой. А я прильнул к стеклу оконному — Мне как-то странно хорошо. Я памятью настороженною В страницы прошлого ушел. И, воскрешая ту, забытую Любовь — забытую мечту, Глазами, широко раскрытыми, Гляжу в немую темноту. |
